Глава 1

    Это было в первые годы правления Дона Педру II <Дон Педру II - император Бразилии, годы правления: 1840-1889>.
    В плодородной и богатой муниципии Кампус Дигойтаказес, на берегу реки Параибы, недалеко от поселка Кампус расположилось прелестное, уютное поместье.
    Строение строгих пропорций, просторное и удобное, стояло в очаровательной долине, у подножия высоких холмов, покрытых лесом, частично вырубленным земледельцами. Природа вокруг еще кичилась своей первобытной, дикой суровостью, а возле живописного жилища человеческие руки превратили сельву, укрывавшую землю, в очаровательные цветники и сады, просторные пастбища, тут и там затененные гигантскими фикусами, перобами, кедрами и копайбами, напоминавшими о сведенных древних лесах. Здесь почти не было заборов, оград или рвов; поля, огороды, сады, пастбища и близлежащие плантации перемежались зеленеющими изгородями из бамбука, агавы, крушины и кароа, придававшими этой местности вид гигантского ухоженного фруктового сада.
    К дому, стоявшему у подножья холма, можно было пройти поднявшись по каменной лестнице в шесть-семь ступеней через красивый портик, окутанный цветущим вьюном. В глубине двора виднелись хозяйственные постройки, жилища негров-рабов, загоны для скота, амбары, за которыми раскинулись цветник, огород и огромный фруктовый сад, терявшийся в балке широкой реки.
    Стоял ласковый, тихий октябрьский вечер. Солнце еще не зашло и казалось, плавало на горизонте, нежась в пышной радужной пене, окаймленной золотыми лучами. Легкий ветерок, напоенный душистыми ароматами, шелестел в прибрежных зарослях, то пробуждая тихий ропот в кронах деревьев, то слегка касаясь вершин кокосовых пальм, любовавшихся своим изящным отражением в чистых, спокойных водах реки.
    Последние дни была чудесная погода. Живительные дожди воскресили растительность, и все покрылось свежей пышной зеленью. Водная гладь реки, еще не замутненная половодьем, струилась с величественной неторопливостью, отражая а себе изумрудную зелень лесистых берегов и сияющие краски горизонта. Птицы, отдыхая от дневном охоты в окрестных садах, лугах и низинах, робко пробовали голоса перед вечерним концертом.
    Лучи заходящего солнца заревом отражались в оконных стеклах, и казалось, что изнутри их лижут языки пламени. Между тем в доме и вокруг него царила хрустальная тишина и глубокое спокойствие. Грузные быки и лоснящиеся телки, лежавшие на лугу в тени высоких деревьев, лениво пережевывали свою жвачку. Вокруг дома суетилась домашняя птица, изредка блеяли овцы, мычали усталые коровы, самостоятельно вернувшиеся в хлев, но нигде не было слышно людских голосов и не чувствовалось присутствие человека. Казалось, нигде не было ни души. Только приоткрытые окна большой гостиной и настежь распахнутая входная дверь свидетельствовали о том, не все обитатели этого роскошного поместья отсутствовали.
    Как бы подчеркивая почти совершенное безмолвие природы, ясно слышалось фортепьянное арпеджио в сочетании с женским голосом, мелодичным, нежным, страстным, самого чистого и свежего тембра, какой только можно себе вообразить.
    Хорошо поставленный, свободно льющийся грудной голос звучал звонко и свободно, обнаруживая незаурядные вокальные данные певицы. Приглушенное, меланхолическое звучание песни казалось тихим стоном одинокой души.
    Только этот голос нарушал тишину просторного и покойного жилища. Казалось, все внимало ему с таинственной и глубокой сосредоточенностью. Звучавшие куплеты были таковы:
    Дышала с детства
    Воздухом неволи,
    Как семя, брошенное
    В проклятое поле,
    Мне вечно слезы лить -
    Удел несчастной доли.
    Мои закованные руки
    Не могут никого обнять.
    И ни глаза мои, ни губы
    Не могут о любви сказать...
    Господь дал сердце мне
    Затем, чтобы страдать.
    На вольном воздухе лугов
    Струится аромат цветка,
    А голоса лесных певцов,
    Что дуновенье ветерка.
    И только пленница оков
    Поет, как жизнь ее горька.
    Молчи же, бедная рабыня,
    Преступны все твои мольбы.
    А эта песнь твоей печали - вызов.
    Тебе ничто не принадлежит.
    Ни твое сердце, ни твоя жизнь.

    Печальные и благородные слова этой песни летели в открытые окна и отдавались эхом вдали, побуждая увидеть "столь изумительно поющую сирену. Так могла петь, если не сирена, то только ангел.
    Поднимемся же по ступеням, ведущим к портику, окутанному буйно цветущими гирляндами, словно живой зеленый вестибюль здания. Войдем незаметно туда. Сразу же направо по коридору увидим широко открытую дверь в большую роскошно обставленную гостиную, И там мы обнаружим стройную девичью фигурку, одиноко сидящую за пианино. Блестящее черное дерево инструмента и густые пряди еще более черных волос обрамляют ее точеный профиль. Линии так чисты и красивы, что чаруют разум и пленяют душу. Лицо девушки цвета слоновой кости подчеркивало ее сходство со статуэткой тонкой работы. Природа изрядно потрудилась, создавая этот безупречный стан, восхитительную грудь. Распущенные, вьющиеся крупными кольцами волосы окутывали прекрасные плечи и почти полностью скрывали спинку стула, на которую грациозно откинулась незнакомка. Прощальный луч заходящего солнца мягким розоватым отсветом ложился на спокойный и ровный, словно полированный мрамор лоб, который, как таинственная алебастровая лампа, хранил в своем прозрачном лоне небесный огонь вдохновения. Лицо ее было обращено к окну, туманный взор устремлен к горизонту.
    Простота, почти бедность скромного туалета только подчеркивали очарование милой певуньи. Платье из простого голубого ситца с пленительной безыскусностью облегало ее стройную талию. Ниспадающая широкими волнами юбка казалась облаком, окутывающим певицу, словно рождающуюся из морской пены Венеру, или ангела, возникающего а лазурной дымке. Маленький агатовый крест, висевший на черной ленточке, служил ей единственным украшением.
    Закончив песню, девушка на мгновение задумалась, не снимая рук с клавишей, как будто прислушиваясь к последним затухающим аккордам.
    Тем временем бесшумно отодвигается муслиновый занавес на одной из внутренних дверей, и новое действующее лицо появляется в гостиной. Это молодая миловидная дама, хорошо сложенная и элегантная. Богатство и изысканность ее туалета, надменная стать, несколько манерные движения - все это свидетельствует о том, что, как всякая красивая и состоятельная женщина, вошедшая уверена в себе. Но несмотря на все великолепие и изящество знатной госпожи, благородная простота и естественная скромность манер певуньи ничуть не потускнели в присутствии внушительной красоты Малвины. Пожалуй, самым очаровательным в Малвине были ее большие и ласковые голубые глаза, отражавшие врожденную доброту ее сердца.
    Малвина мягко, неслышно ступая, приблизилась к певице и остановилась за ее спиной, дожидаясь, когда отзвучит последний аккорд.
    - Изаура! - сказала она, легко коснувшись изящной рукой плеча девушки.
    - Ах! Это вы? - встрепенулась Изаура, застигнутая врасплох.
    - Что с тобой?.. Продолжай... у тебя такой красивый голос! Но мне бы хотелось, чтобы ты пела что-нибудь другое. Почему тебе так нравится эта грустная песня? Где ты ее услышала?
    - Она нравится мне, и я нахожу ее красивой потому... Ах! Я не должна об этом говорить...
    - Говори, Изаура. Разве я не говорила тебе, что ты ничего не должна скрывать от меня. Тебе нечего бояться!
    - Потому, что она напоминает мне мою мать, которую я не знала. Бедняжка! Но если вам не нравится эта песня, я ее не буду больше петь.
    - Да, мне не нравится, что ты ее поешь, Изаура. Люди могут подумать, что к тебе плохо относятся в доме, что ты несчастная рабыня, жертва грубых и жестоких господ. Не забывай, что твоей жизни здесь могут позавидовать многие свободные люди. Ты пользуешься уважением своих хозяев. Тебе дали образование, какого не получили многие знакомые мне богатые и знатные девушки. Ты очень хороша собой, у тебя такой замечательный цвет кожи, что никто не сможет сказать, что в твоих жилах течет африканская кровь. Тебе хорошо известно, что моя добрая свекровь, прежде чем покинуть бренную землю, просила для тебя защиты у меня и моего мужа. Я всегда буду помнить просьбу этой женщины, и я скорее твоя подруга, чем госпожа. Нет, тебе не пристало петь эту жалобную песню, которую ты так любишь. Я не хочу, - продолжала она тоном ласкового упрека, - я не хочу, чтобы ты пела ее, слышишь, Изаура?.. Иначе я запрещу тебе играть на моем пианино.
    - Но, сеньора, несмотря на все это, разве я не обычная рабыня? К чему мне образование и красота, которую все так расхваливают? Это просто неуместная роскошная утварь в убогой лачуге. Из-за этого лачуга не перестанет быть тем, что она есть на самом деле.
    - Ты жалуешься на судьбу, Изаура?
    - Нет, сеньора, у меня нет причин для жалоб. Я только хочу сказать, что, несмотря на все мои таланты и достоинства, которые мне приписывают, я знаю свое место.
    - Вот оно что! Я догадываюсь, что тебя мучит. В твоей песне говорится об этом. При такой красоте у тебя наверняка есть возлюбленный.
    - У меня! Что вы, сеньора.
    - Да, у тебя. Но что же в этом особенного? Не обижайся, это совершенно естественно. Признайся мне, у тебя есть возлюбленный, и ты грустишь, что не можешь свободно любить того, кто тебе нравится и кому ты мила? Разве я не права?
    - Простите меня, госпожа, - ответила рабыня с чистосердечной улыбкой. - Вы заблуждаетесь, я совсем не думаю об этом!
    - Неужели совсем? Ты не обманешь меня, моя девочка! Ты любишь. Но ты слишком красива и талантлива, чтобы благоволить какому-нибудь рабу. Разве может быть раб под стать тебе? Я не сомневаюсь в своих предположениях. Такая девушка, как ты, легко может покорить сердце любого красивого юноши - вот причина твоей печали. Но не огорчайся, моя Изаура, я торжественно заверяю тебя, что завтра же ты получишь свободу. Пусть только приедет Леонсио. Это позор, что такая девушка, как ты, находится в положении рабыни.
    - Не думайте об этом, сеньора. Я не помышляю о романах и еще меньше о свободе. Иногда я грущу просто так, без всякой причины.
    - Все равно. Я хочу, чтобы ты была свободна. Так и будет!
    Тут разговор был прерван суматохой, вызванной подъехавшими и спешившимися у ворот поместья всадниками.
    Малвина и Изаура поспешили к окну посмотреть, кто приехал.

Глава 2

    У порога спешились два всадника - красивые и элегантные молодые люди, приехавшие из поселка Кампус. По тому, как они уверенно себя вели, очевидно, что это свои люди в доме.
    Действительно, один из них - муж Малвины Леонсио, а другой - ее брат Энрике.
    Перед тем как продолжить повествование, мы должны поближе познакомиться с этими молодыми господами.
    Леонсио был единственным сыном богатого командора Алмейды, владельца великолепного поместья, в котором мы сейчас и находимся. Командор, достигнув преклонного возраста и страдая от множества недугов, после женитьбы сына, состоявшейся за год до начала этой истории, передал ему управление и право распоряжаться :ми доходами. Сам он остался жить в столице, где искал облегчения от часто мучивших его недугов в многочисленных развлечениях.
    Леонсио, с раннего детства злоупотребляя добротой и снисходительностью своих родителей, открыл множество способов вводить в заблуждение и подкупать сердца близких. Ленивый ученик и вздорный ребенок, неугомонный и непослушный, он переходил из школы в школу и, как кот по раскаленным углям, прошел через все классы, впрочем, не провалив благодаря отцовскому покровительству ни одного экзамена. Учителя не осмеливались огорчать благородного и щедрого командора переэкзаменовками сына. Будучи зачисленным в медицинскую школу, уже на первом году обучения Леонсио почувствовал отвращение к этому предмету, а так. как его родители не умели ему перечить, отправился в Олинду изучать право. Растратив там немалую часть отцовского состояния на удовлетворение своих безумных прихотей, он испытал отвращение также и к юридическим наукам и пришел к заключению, что только в Европе сможет достойно развить свой интеллект и утолить из чистых и обильных источников свою жажду знаний. Об этом он и написал отцу, тот же поверил сыну и отправил его в Париж, надеясь по возвращении, юноши обрести в его лице нового Гумбольдта. Окунувшись в роскошь беспорядочной жизни и разнообразных удовольствий Парижа, Леонсио изредка и только от скуки посещал университетские лекции лучших профессоров того времени. Впрочем, он не появлялся и в музеях, учебных классах и библиотеках. Зато был прилежным завсегдатаем сада Мабиле, всех самых модных кафе и театров. Вскоре он стал одним из самых знаменитых и элегантных львов парижских бульваров. По прошествии нескольких лет пребывания то в Париже, то в увеселительных поездках, на воды и по основным европейским столицам, он так основательно и безжалостно истощил отцовский кошелек, что командор, несмотря на всю свою снисходительность и нежность к единственному обожаемому сыну, был вынужден, чтобы избежать разорения, вернуть его под кров отеческого дома. Однако, чтобы не причинять ему излишних огорчений, резко прекратив эту сумасбродную расточительную скачку, командор Алмейда решил приманить сына, намекнув на перспективу богатой и очень выгодной женитьбы.
    Леонсио заглотал приманку и вернулся домой истинным денди, красивым и элегантным, как никто другой. Привез он из странствий вместо образованности лишь самодовольство и заносчивость, а также осведомленность в делах высшего общества. Встретив Леонсио, вы приняли бы его за принца крови. Но хуже всего было то, что он привез опустошенную душу и развращенное сердце, растленные привычкой к порокам и распутству. Те немногие хорошие качества, которыми наделила его природа, погибли, срезанные под корень отвратительными теориями, подкрепленными еще худшей практикой.
    По возвращении из Европы Леонсио отпраздновал свое двадцатипятилетние. Отец в самых вкрадчивых и привлекательных выражениях дал ему понять, что настало время чем-либо заняться, выбрать какую-то карьеру, что он уже более чем достаточно воспользовался отцовским кошельком для своего образования и что ему следовало бы научиться если не увеличивать, то, по крайней мере, сохранять состояние, которое рано или поздно он унаследует. После Долгих размышлений Леонсио, наконец, остановился на казавшейся ему самой независимой и надежной из всех карьере предпринимателя. Но его грандиозные замыслы не вызвали энтузиазма у командора. Даже крупные импортные и экспортные торговые сделки, даже торговля рабами казались Леонсио унизительными махинациями, недостойными его высокого положения и великолепного воспитания. Розничная торговля вызывала у него отвращение и брезгливость. Ему подходили только крупные биржевые спекуляции, банковские операции и сделки, в которых он ставил бы на карту солидный капитал. Только так он мог в короткое время удвоить или утроить отцовское состояние. Находясь под впечатлением от увиденного на парижской бирже и в других европейских столицах, он возомнил себя достаточно подготовленным для того, чтобы руководить операциями самого значительного банковского заведения или грандиозного промышленного предприятия.
    Однако у отца не хватило духу доверить свое состояние спекулятивным способностям новоявленного финансиста, проявившего до того момента только замечательный талант расходовать за короткое время значительные суммы и только в убыток семье. Поэтому отец решил не возвращаться к этой теме, надеясь, что со временем молодой человек сам придумает для себя какое-нибудь разумное занятие.
    Увидев, что отец практически забыл о своих намерениях дать ему собственное дело, Леонсио расценил женитьбу как самый приятный и естественный способ разбогатеть, как единственную доступную ему карьеру, сулившую возможность транжирить деньги в свое удовольствие.
    Малвина, красивая дочь богатейшего столичного коммерсанта, приятеля командора, предназначалась Леонсио в жены с общего согласия и одобрения их родителей. Семья командора отправилась в столицу, молодые люди встретились, полюбили друг друга. Родители без промедления сыграли свадьбу. Вскоре после свадьбы Леонсио имел несчастье потерять мать, умершую внезапно. Эта добрая и уважаемая сеньора не была слишком счастлива в личной жизни со своим мужем, который, обладая черствым и холодным сердцем, был чужд святых и чистых радостей супружеской привязанности и ежедневно терзал сердце своей несчастной супруги распутством и безнравственностью. В довершение всех бед она потеряла еще в младенчестве всех своих детей, кроме Леонсио. Более всего она сетовала, что небо не сохранило ей ни одной дочери, которая могла бы стать опорой и утешением ее печальной старости. Между тем судьбе было угодно возместить ее потери, подарив ей хрупкое создание, заполнившее пустоту ее доброго и нежного сердца и скрасившее грусть и одиночество жизни в роскошном доме, где столь однообразно текли скучные дни.
    На фазенде родилась маленькая рабыня, своей прелестью и живостью с колыбели завладевшая любовью и заботами доброй сеньоры.
    Изаура была дочерью красивой мулатки, в течение долгого времени любимой и верной служанки жены командора. Сам командор, будучи человеком похотливым и бесцеремонным, смотрел на рабынь как на беззащитных наложниц своего сераля. Он обратил свой алчный, полный сладострастия взор и на эту прелестную служанку. Та решительно противостояла его грубым притязаниям, но, в конце концов, была вынуждена уступить угрозам и насилию. Столь низкое поведение командора не могло долгое время оставаться тайной от его добродетельной супруги. Эта новость принесла ей смертельное разочарование.
    Повергнутый в уныние горькими и суровыми упреками, командор больше не рисковал покушаться силой на бедную рабыню, равно как не сумел и иными средствами победить ее непреодолимое отвращение, к себе. Это сопротивление разъярило его и породило в его жестоком сердце неукротимую жажду грубой и недостойной мести: он решил непременно извести непокорную красавицу работой и наказаниями. Из дома, где она выполняла только необременительные и деликатные поручения, он отослал ее в невольничью хижину на плантациях, дав строгий наказ управляющему не жалеть для нее ни унизительной работы, ни жестоких наказаний. Однако управляющий, добрый португалец в расцвете лет, был не таким бессердечным, как его хозяин. Соблазненный очарованием мулатки, вместо работы и побоев он осыпал ее исключительно подарками и ласками, так что вскоре мулатка родила милую девочку. Это событие еще больше усилило ненависть командора к несчастной рабыне. Он выгнал с бранью и угрозами доброго и верного управляющего, а мулатку подверг такой тяжелой работе и такому жестокому обращению, что вскоре свел ее в могилу, не позволив ей вырастить прелестную ласковую дочурку.
    Вот под какой несчастливой звездой родилась красавица Изаура. Однако, как будто вопреки коварству неумолимой судьбы, святая женщина, ангел доброты, склонилась над колыбелью бедной малютки и окружила ее своей милосердной заботой. Жена командора сочла это маленькое и нежное создание даром небес, ниспосланным ей в утешение за обиды и унижения, доставляемые отвратительными выходками ее распутного супруга. Обратив к небу омытое слезами лицо, она поклялась душой несчастной мулатки взять на себя заботу о будущем Изауры, поклялась вырастить и воспитать ее как собственную дочь.
    Она исполнила свое обещание самым щепетильным образом. Шли годы, девочка росла, пришло время учиться, и госпожа сама научила малышку читать и писать, шить и молиться. Позднее она наняла ей учителей музыки, танцев, итальянского и французского языков, рисования. Она старалась дать рабыне самое совершенное и изысканное образование, какое она дала бы своей родной дочери. В свою очередь Изаура не только своими внешними данными, но и быстрыми успехами живого и сильного ума превзошла все самые смелые предположения доброй женщины, которая, видя столь блестящие успехи ее, находила все большее удовольствие шлифуя эту драгоценность, о которой она отзывалась как о жемчужине, украшающей ее седые волосы. "Небо не захотело подарить мне дочь моей крови, - повторяла она, - но взамен дало мне дочь моей души".
    Но что больше всего восхищало в этом юном создании, так это то, что внимание и постоянные заботы, которыми она была окружена, не сделали ее капризной, высокомерной или надменной в отношениях с другими рабами. Ласковое обращение ничуть не изменило ее природную доброту и искренность сердца. Она всегда была внимательна и добра с рабами, весела и послушна с господами.
    Командору очень не нравился каприз супруги. Такое отношение к мулаточке он расценивал как проявление слабоумия.
    - Безумие! - восклицал он с раздражением в голосе. - Она старается вырастить настоящую франтиху, от которой в скором времени наплачется. Одни женщины сходят с ума на религиозной почве, другие ворчат с утра до ночи, третьи подбирают бездомных собак или разводят цыплят, эта же выращивает принцесс-мулаток. По правде говоря, несколько расточительное раз-течение, но... пусть тешится. По крайней мере, пока она возится с этой рабыней, я избавлен от постоянных нотаций и назойливых советов... Пусть развлекается как хочет.
    Через несколько дней после свадьбы Леонсио командор со всем своим семейством, включая новобрачных, снова уехал на фазенду в Кампус. Тогда-то командор и передал своему сыну управление и право распоряжаться доходами поместья и всей собственностью, включая рабов и плантации. Он заявил, что считает себя старым, больным и уставшим и хочет провести спокойно остаток своих дней, устранившись от хозяйственных хлопот и забот. Части доходов, которую он оставлял за собой, должно было хватить на это с избытком. Сделав еще при жизни такой царский подарок сыну, командор уехал в столицу. Его супруга предпочла остаться с сыном, что очень понравилось и вызвало одобрение командора Алмейды.
    Малвина, обладавшая, несмотря на свое аристократическое тщеславие, доброй и чуткой душой и мягким сердцем, сразу же проявила самый живой интерес к благодарной невольнице. Изаура, действительно, имела такой кроткий и приятный нрав, что с первой же встречи завоевала благосклонность молодой хозяйки.
    Изаура стала не то чтобы любимой служанкой, но скорее компаньонкой и верной подругой Малвины, привыкшей к столичным развлечениям и изысканному времяпрепровождению. Малвина была рада встретить такое приятное общество в уединенном месте, где ей предстояло жить в дальнейшем.
    - Почему бы нам не освободить эту девушку? - спросила она однажды у свекрови. - Такое доброе и нежное создание страдает в неволе.
    - Ты права, дочь моя, - добродушно ответила сеньора. - Но как быть? У меня не хватает духу отпустить эту птичку, которую мне подарило небо, чтобы утешить и скрасить долгие часы моей одинокой старости. К тому же зачем ее освобождать? Она здесь более свободна, чем я сама. Несчастная моя доля! Жизнь мне уже не в радость, наслаждаться свободой нет сил. Ты хочешь, чтобы я отпустила мою голубку? А если она собьется с верного пути и никогда больше не впорхнет в эту клетку? Нет, нет, дорогая, пока я жива, я хочу, чтобы она была рядом со мной, хочу, чтобы она была только моею. Ты, должно быть, думаешь про себя: как эгоистична эта старуха! Но мне осталось недолго жить, мои дни сочтены! После моей смерти она станет свободной, и я непременно оставлю ей хорошее приданое.
    Действительно, добрая женщина не раз пыталась составить свое завещание так, чтобы обеспечить будущее любимой рабыне, своей дорогой питомице. Но командору при поддержке сына всегда удавалось бесчестными ухищрениями оттягивать исполнение похвального и святого желания жены. Внезапно ее разбил паралич, и она умерла через несколько часов после удара, не приходя в сознание и так и не сообщив свою последнюю волю.
    Малвина поклялась у гроба свекрови покровительствовать несчастной рабыне. Изаура долго оплакивала смерть той, кто была ей заботливой и нежной матерью. Теперь она стала рабыней не доброй и благодетельной сеньоры, а собственностью капризного и жестокого господина.

Глава 3

    Нам еще надо познакомиться поближе с Энрике - шурином Леонсио. Это был элегантный и красивый двадцатилетний юноша, легкомысленный и тщеславный, почти как все молодые люди в этом возрасте, особенно, когда им посчастливилось родиться в богатой семье. Несмотря на эти мелкие недостатки, он имел доброе сердце, трезвый ум и благородную душу. Он изучал медицину, а так как в этот момент у него были каникулы, Леонсио пригласил Энрике навестить сестру и погостить несколько дней на фазенде.
    Молодые люди приехали из Кампуса, куда накануне Леонсио отправился, чтобы встретить шурина.
    Только после своей женитьбы Леонсио, ранее редко и непродолжительно гостивший в родительском доме, обратил внимание на исключительную красоту и несравненную прелесть Изауры. Несмотря на то, что ему досталась в супруги очаровательная девушка, женился он не по любви. Это чувство было чуждо его сердцу. Женился он по расчету, а так как его жена была молода, он испытывал к ней страсть, которая легко утолялась чувственными наслаждениями, а с ними и проходила. Несчастной Изауре было суждено роковым образом нарушить покой этого распутного сердца, еще не до конца испорченного развратом. Он воспылал к ней безрассудной и пылкой любовью, неумолимо усиливавшейся по мере возникновения непреодолимых препятствий, с которыми он сталкиваться не привык и которые напрасно пытался одолеть. Несмотря ни на что, он не отказывался от своих намерений. "В конце концов, - думал Леонсио, - Изаура моя собственность, и, если никакой иной способ не даст результатов, останется неизбежное насилие". Он был достойным приемником низких деяний и грубой развращенности командора.
    По дороге в поместье, поскольку воображение его было занято исключительно Изаурой, Леонсио долго рассказывал о ней своему шурину, расхваливая ее красоту, и, не стесняясь, откровенно намекал юноше на свои похотливые притязания к рабыне. Этот разговор был не слишком приятен Энрике, иногда красневшему от невольного смущения и законного негодования за свою сестру. Вместе с тем Леонсио возбудил у него живое любопытство и желание познакомиться с этой рабыней, наделенной такими необычайными качествами.
    На следующий день после приезда молодых людей в восемь часов утра Изаура, закончив уборку в гостиной, сидела у окна с рукоделием на коленях. Она ожидала, когда встанут господа, чтобы подать им кофе. Леонсио и Энрике бесшумно остановились, в дверях гостиной и наблюдали за Изаурой, не подозревавшей, что на нее смотрят и продолжавшей рассеянно вышивать.
    - Ну, как ты ее находишь? - шептал Леонсио своему шурину. - Такая рабыня бесценное сокровище, не так ли? Можно подумать, что она андалусийка из Кадисса или неаполитанка.
    - Ничего, подобного. Она гораздо лучше, - отвечал восхищенный Энрике. - Она настоящая бразильянка.
    - Изумительная бразильянка! Она лучше всего, что у меня есть. Эти семнадцать весен очаровательной девушки многим могут вскружить головы. Твоя сестра настаивает, чтобы я ее освободил. Говорит, что такова была воля моей покойной матушки. Но я не так глуп, чтобы расстаться с этим сокровищем. Если моя мать в угоду своей прихоти воспитала ее как принцессу и дала ей образование, то уж, конечно, не для того, чтобы расстаться с ней. Мой отец, кажется, склоняется уступить настойчивым просьбам ее отца - бедного португальца, который шатается тут и пытается освободить дочку. Но мой старик запросил за нее такую фантастическую сумму, что, думаю, мне нечего бояться. Посмотри, Энрике, разве у такой рабыни есть цена?
    - Она действительно восхитительна, - ответил юноша. - В серале у султана она была бы любимой наложницей. Но должен заметить тебе, Леонсио, - продолжал он, бросив на зятя взгляд, полный язвительной проницательности, - как твой друг и брат твоей жены, я считаю, что присутствие в твоей гостиной рядом с моей сестрой такой красивой рабыни неприлично и, пожалуй, опасно для семейного очага...
    - Браво! - прервал его Леонсио, забавляясь, - для своих лет ты изрядный моралист. Но пусть это тебя не тревожит, мой мальчик, твоя сестра не испытывает беспокойства и ей нравится, когда обращают внимание на Изауру и восхищаются ею. Она права, Изаура предмет роскоши, который следует постоянно держать в гостиной. Ты же не хочешь, чтобы я отправил на кухню свои венецианские зеркала?..
    Малвина, появившаяся из внутренних комнат, веселая и свежая, как апрельское утро,
прервала их разговор.
    - Добрый день, сеньоры ленивцы! - прозвучал ее серебристый, как трель жаворонка, голосок. - Наконец-то вы встали!
    -Ты сегодня очень весела, дорогая, - улыбаясь, ответил муж, - что же, ты увидела какую-нибудь зеленую птичку с позолоченным клювом?
    - Не видела, но, вероятно, увижу. Мне действительно весело, и я хочу, чтобы сегодня у всех в доме был праздник. Это зависит от тебя, Леонсио. Я рада, что ты уже встал, так как хочу тебе сказать кое-что. Я должна была сказать это еще вчера, но обрадовалась встрече с моим неблагодарным братом, с которым мы так давно не виделись, и забыла...
    - В чем дело?.. Говори, Малвина.
    - Ты помнишь, что ты мне обещал? Это обещание пора, наконец, исполнить. Сегодня я непременно хочу и требую его исполнения.
    - В самом деле? Но что это за обещание?.. Не помню.
    - Ты хитришь! Ты не помнишь, что обещал мне освободить...
    - А-а! Припоминаю, - нетерпеливо оборвал ее Леонсио. - Но говорить об этом сейчас? В ее присутствии?.. Зачем ей слышать этот разговор?
    - Но что в этом дурного? Хорошо, пусть будет по-твоему, - ответила молодая женщина, взяв Леонсио за руку и уводя его во внутренние покои дома. - Идем, дорогой! Энрике, подожди нас немного, сейчас я распоряжусь, чтобы подавали кофе.
    Только с приходом Малвины Изаура заметила молодых людей, наблюдавших за ней и тихонько шептавшихся в дверях гостиной. Услышав несколько слов из разговора Малвины с Леонсио, она ничего не поняла. Когда же они удалились, Изаура тоже поднялась и направилась к двери, но Энрике остановил ее жестом.
    - Что угодно сеньору? - спросила она, скромно потупив взор.
    - Подожди-ка, девочка, мне надо тебе кое-что сказать, - ответил юноша и, не говоря более ни слова, подошел к ней вплотную, не сводя с нее глаз, очарованных ее восхитительной красотой. Энрике невольно испытывал робость перед ее благородным, лучащимся ангельской нежностью обликом. В свою очередь онемевшая от удивления Изаура тоже смотрела на юношу, терпеливо ожидая, что он хочет сказать. Наконец Энрике, будучи от природы человеком уверенным и решительным, как бы очнувшись, вспомнил, что Изаура, несмотря на все свое очарование, всего лишь рабыня. Он понял, что оказался в смешном положении, онемев перед ней в неподвижном созерцании, склонился к девушке и бесцеремонно взял ее за руку.
    - Мулаточка, - сказал он, - ты знаешь, какая ты колдунья? Моя сестра права. Жаль, что такая красивая девушка всего лишь рабыня. Если бы ты родилась свободной, то несомненно была бы королевой гостиных.
    - Хорошо, хорошо, сеньор! - ответила Изаура, высвобождая свою руку. - Если вы собирались сказать мне только это, позвольте мне уйти.
    - Подожди немного, не будь такой жестокой. Я не причиню тебе зла. Я бы дорого дал, чтобы добиться твоей свободы и вместе с ней твоей любви!.. Ты слишком изнежена и слишком красива, чтобы оставаться в неволе. Кто-нибудь непременно освободит тебя, но я бы не хотел, чтобы ты оказалась в руках человека, который не сумеет по достоинству оценить тебя, моя Изаура, пусть же брат твоей госпожи из рабыни сделает тебя принцессой...
    - Ах, сеньор Энрике, - с досадой возразила девушка. - Вам не стыдно волочиться за рабыней, служанкой вашей сестры? Вам это не к лицу. Так много красивых девушек, за которыми вы можете ухаживать...
    - Нет. Я не встретил ни одной, которая могла бы сравниться с тобой, Изаура, клянусь. Знаешь, Изаура, никто, кроме меня, не сможет добиться твоей свободы. Я могу заставить Леонсио освободить тебя, поскольку, если не ошибаюсь, уже догадался о его постыдных намерениях, и обещаю тебе, что не дам им осуществиться. Я не могу допустить этой низости. Кроме свободы ты получишь все, что захочешь: шелка, драгоценности, кареты, рабов для услуг, - а во мне ты найдешь страстного любовника, который всегда будет верен тебе и никогда не променяет ни на какую другую, даже самую красивую и богатую девушку, потому что все они вместе взятые не стоят твоего мизинца.
    - Боже мой, - воскликнула Изаура с легкой досадой, - такое благородство приводит меня в ужас. Это могло бы вскружить мне голову. Нет, мой господин, поберегите свое красноречие для той, которая заслуживает его. Я же пока довольна моей участью.
    - Изаура! К чему такая жестокость!.. Послушай, - сказал юноша, протягивая руку к шее Изауры.
    - Сеньор Энрике, - воскликнула она, уклоняясь от объятий, - ради бога, оставьте меня!
    - Простой, Изаура! - настаивал молодой человек, не оставляя попытки обнять ее, - ах, не говори так громко! Один поцелуй... только один и я отпущу тебя...
    - Если вы будете настаивать, я закричу. Ни на минуту невозможно остаться одной, обязательно кто-нибудь нарушает мой покой своими признаниями, которые я не желаю слушать...
    - Ах! Какая надменность, - воскликнул Энрике, изрядно раздосадованный упорством девушки. - Не верю глазам своим! У тебя пренебрежение настоящей сеньоры!.. Не сердись, моя принцесса...
    - Перестаньте, сеньор! - вскричала девушка, потеряв терпение. - Мало того, что сеньор Леонсио, теперь еще и вы...
    - Как?.. Что ты сказала? Леонсио тоже?.. Я чувствовал это! Какая низость! И ты благосклонно внимаешь ему, не так ли?
    - Так же, как и вам!
    - Надеюсь, Изаура, что твоя преданность любящей тебя госпоже не позволяет тебе слушать этого безнравственного человека. Я же другое дело, почему ты жестока ко мне?
    - Я жестока к моим господам! Вот еще, сеньор, ради бога! Не надо смеяться над бедной невольницей.
    - Нет. Я не смеюсь... Изаура! Послушай... - настаивал Энрике, пытаясь обнять и поцеловать ее.
    - Браво!.. Брависсимо!.. - раздался в гостиной возглас, сопровождаемый громким демоническим смехом.
    Энрике, застигнутый врасплох, обернулся. И его любовное волнение мгновенно замерло в глубине сердца.
    Леонсио стоял в дверях гостиной, скрестив руки, и смотрел на него, усмехаясь самым оскорбительным образом.
    - Замечательно, сеньор шурин! - издевательски продолжал Леонсио тем же насмешливым тоном. - Кажется, вы проповедовали высокую мораль, а теперь волочитесь за моими рабынями! Вы благородны... Умеете уважать порядок в доме своей сестры!..
    - Ах! Проклятый шпион, - прошептал Энрике, стиснув от гнева зубы. В порыве гнева он сжал кулаки, намереваясь пощечиной ответить на дерзкие насмешки зятя. Однако, поразмыслив мгновение, он понял, что ему будет выгоднее использовать против обидчика его же оружие - сарказм, и что обстоятельства позволяют ему нанести решительный удар и выйти победителем из схватки. Он успокоился и сказал с улыбкой, полной высокомерного презрения:
    - Ах, простите, сеньор. Я не знал, что это сокровище вашей гостиной находится под вашей личной опекой, и что вы даже подглядываете за ней. Мне кажется, что вы относитесь к ней с большим интересом, ч. к своему дому и собственной жене. Несчастная моя сестра... Как все просто. Удивительно, что за все время о не узнала, сколь преданного супруга имеет!
    - Что ты говоришь, приятель? - воскликнул Леонсио с угрожающим видом. - Повтори, что ты сказал!
    - То, что сеньор слышал, - ответил с твердостью Энрике. - И будьте уверены, что ваши недостойные действия недолго будут тайной для моей сестры.
    - Какие действия? Ты бредишь, Энрике!
    - Не притворяйтесь! Думаете, я ничего не знаю? Впрочем, прощайте, сеньор Леонсио, я удаляюсь, поскольку было бы в высшей степени неуместно, недостойно и смешно с моей стороны оспаривать у вас любовь рабыни.
    - Подожди, Энрике. Послушай...
    - Нет, нет. Не желаю иметь с вами никаких дел. Прощайте, - сказал он и стремительно удалился.
    Леонсио почувствовал себя уничтоженным и тысячу раз пожалел, что столь неосторожно повздорил с этим легкомысленным юношей. Он не хотел, чтобы его шурину было известно о его страсти к Изауре и о его попытках сломить ее упорство и добиться расположения девушки. Действительно, он сам без обиняков говорил с Энрике на эту тему. Но несколько двусмысленных слов, сказанных между молодыми людьми, не были достаточным основанием для того, чтобы Энрике мог выдвинуть против него серьезное обвинение перед женой. Впрочем, Леонсио мало заботило сохранение мира в доме. Его бесило, что кто-то осмелился препятствовать его бесстыдным притязаниям к рабыне.
    - Проклятие! - прорычал он про себя. - Этот сумасшедший способен расстроить все мои планы. Если ему что-то известно, он, не задумываясь, сообщит Малвине...
    Леонсио неподвижно стоял несколько мгновений, угрюмо предаваясь терзавшему его жестокому беспокойству. Потом, скользнув взором по гостиной, он встретился глазами с Изаурой, которая, как только появился Леонсио, смущенная и дрожащая, укрылась в дальнем углу гостиной и оттуда наблюдала в молчаливом беспокойстве ссору молодых людей. Так тяжело раненная косуля прислушивается к рычанию двух тигров, оспаривающих добычу. Она искренне раскаивалась в глубине души и злилась на себя за нескромные и безумные откровения, сорвавшиеся с ее губ во время разговора. Ее неосторожность станет причиной самого прискорбного раздора в этой семье, раздора, жертвой которого, в конце концов, станет она сама. Ссора между двумя молодыми людьми была подобна столкновению двух туч, которые встречаются, расходятся и продолжают свободно парить в небе, но молния, сорвавшаяся с них, неизбежно поразит несчастную пленницу.

Глава 4

    - Ты еще здесь?.. Очень хорошо, - произнес Леонсио, едва заметив Изауру, смущенную и не осмеливающуюся покинуть свой уголок, где она укрылась и откуда молила небо, чтобы господин не увидел ее и не вспомнил о ней в эту минуту. - Изаура, - продолжал он, - я вижу, ты делаешь успехи в любовных интригах... Ты благосклонно выслушивала любезности этого мальчишки...
    - Так же, как и ваши, мой господин. У меня нет выбора. Рабыня, которая осмеливается взглянуть на своих господ с неприязнью, заслуживает сурового наказания.
    - И что же ты сказала этому ветренику, Изаура?
    - Я? - смутилась рабыня, - ничего, что могло бы оскорбить вас или его...
    - Подумай, прежде чем отвечать, Изаура. Смотри, не пытайся обмануть меня. Что ты ему говорила обо мне?
    - Ничего.
    - Клянешься?
    - Клянусь, - едва слышно пролепетала Изаура.
    - Ах, Изаура, Изаура... берегись. До сих пор я терпеливо сносил твое сопротивление. Но я не допущу, чтобы в моем доме и почти что в моем присутствии ты выслушивала фривольные любезности и тем более рассказывала кому бы то ни было о том, что здесь происходит... Если ты не желаешь отвечать на мою любовь, постарайся, по крайней мере, не впасть в мою немилость.
    - Простите, сеньор, разве я виновата, что меня преследуют?
    - Пожалуй, ты права. Кажется, мне придется удалить тебя из дома и спрятать где-нибудь, где ты не будешь так бросаться в глаза и подвергаться домогательствам...
    - Зачем, сеньор...
    - Хватит, сейчас я не могу тебя более слушать, Изаура. Не хочу, чтобы нас кто-нибудь здесь застал. Я выслушаю тебя при первом же удобном случае.
    - Надо помешать этому недоумку шантажировать меня, - шептал Леонсио, удаляясь. - Ах, собака! Будь проклят тот час, когда я ввел его в мой дом.
    - Не допусти, господь, чтобы ему представился такой удобный случай, - с тоской подумала девушка, наблюдая, как ее господин поспешно уходит.
    Обреченно, в смертельном беспокойстве она последнее время подвергалась постоянным и все более настойчивым притязаниям со стороны Леонсио и не находила способа защититься от него. Решившись сопротивляться до конца, она, однако, помнила о судьбе своей несчастной матери, чья грустная история была ей хорошо известна. Некоторые старые рабы рассказывали ей об этом под большим секретом, и будущее рисовалось девушке в самых мрачных и зловещих тонах.
    Открыться Малвине - вот единственный способ пресечь действия Леонсио и избежать грядущих несчастий. Но Изаура очень любила свою молодую госпожу и не могла решиться на такой рискованный шаг, боясь опечалить ее, навсегда разрушив счастливое и, сладкое заблуждение ее сердца.
    Она бы предпочла скорее умереть, как ее мать, которая пала жертвой подлости и жестокости, чем затуманить черными тучами радужный и безоблачный небосвод мыслей своей госпожи.
    Отец Изауры, единственный человек, не считая Малвины, волновавшийся за ее судьбу, был бедный поденщик и не мог защитить дочку от преследований и домогательств. В таком безвыходном положении ей оставалось только одно: в тайне горько оплакивать свою печальную судьбу, с мольбой обращаясь к небу и доверяясь воле всевышнего.
    Теперь нам становится ясно, почему такая глубокая скорбь и неизбывная тоска звучали в любимой песне Изауры. Малвина ошибалась, объясняя ее грусть любовным томлением. Помыслы Изауры были чисты и бескорыстны. И конечно, догадайся ее госпожа об истинной причине постоянной печали юной рабыни, она бы и посочувствовала и защитила страдалицу.

Глава 5

    Отвлекшись от горьких, ранящих душу размышлений, Изаура взяла свою корзинку с рукоделием и собралась покинуть гостиную, вознамерившись спрятаться в укромном уголке дома или же затеряться в обширном саду. Так она надеялась избежать новых унизительных сцен, подобных той, которая только что разыгралась. Но не успела она подойти к двери, как дорогу ей преградила странная, уродливая фигура, направлявшаяся в гостиную.
    Это было пугало в человеческом обличье - карлик, невероятно ужасного вида, с огромной головой, причудливым туловищем и рахитичными кривыми ногами, волосатый, как медведь, и отвратительный, как обезьяна. Он напоминал тех уродливых паяцев, которые в средние века были неотъемлемой частью королевской свиты, развлекавшие монарха и его приближенных. Природа забыла наделить его шеей, и бесформенная голова росла из великолепного горба, нависавшего над ней как капюшон. Однако, надо отметить, что лицо его не было ни уродливым, ни безобразным, а умные глаза выражали смирение и добродушие.
    Изаура, наверное, закричала бы от ужаса, если бы уже не привыкла к этой странной фигуре. Это был никто иной как сеньор Белшиор, островитянин, который уже многие годы, несмотря на свое уродство и физические недостатки аккуратно и добросовестно исполнял в этом поместье обязанности садовника. Наверное, цветы - естественный символ всего прекрасного, чистого и утонченного должны были бы иметь менее уродливого и отталкивающего садовника. Но судьба или каприз хозяина дома создали этот контраст, может быть для того, чтобы подчеркнуть красоту одних на фоне уродства другого.
    Белшиор держал в одной руке большую соломенную шляпу, край которой волочился по полу, а в другой не букет, а скорее огромную охапку самых разных цветов, за которыми он как будто старался спрятаться. Он сам походил на огромную фарфоровую вазу фантастической формы, в которую ставят цветы, чтобы украсить жилище.
    - Боже упаси! - подумала Изаура, заметив садовника. - За что мне такая доля! Теперь еще этот... По крайней мере, он самый сносный изо всех. Другие меня унижают и мучают, а этот иногда смешит.
    - Рада вас видеть, сеньор Белшиор! Что вам угодно?
    - Сеньора Изаура, я... я пришел... - пробормотал смущенный садовник.
    - Сеньора?.. Я - сеньора? Вы тоже собираетесь насмехаться надо мной, сеньор Белшиор?
    - Я, насмехаться над вами?.. Я не способен... Пусть мой язык отнимется, если я отнесусь к вам без должного уважения... Я нес вам эти светы, хотя сеньора сама светок.
    - Оставьте, сеньор Белшиор! Все время называть меня сеньорой! Если вы намерены продолжать в том же духе, мы поссоримся, и я не приму ваши "светы". Я Изаура, рабыня доны Малвины. Понятно, сеньор Белшиор?
    - Пусть так. Ты владысиса этого сердса, и я, девоска, был бы састлив селовать твои ноги. Знаешь, Изаура...
    - Прекрасно. Вот так и. называйте меня.
    - Ты знаешь, Изаура, я бедный садовник, это правда. Но я умею работать, и моя копилка наполняется: у меня уже есть пол тысяси крузадо. Если ты сможешь относиться ко мне, как я отношусь к. тебе, я добуду тебе свободу, женюсь на тебе. Ты ведь не такая, чтобы быть чьей-то рабыней...
    - Большое спасибо за ваши добрые намерения, но вы понапрасну теряете время, сеньор Белшиор. Мои господа не освободят меня ни за какую сумму!
    - Ах! Какое злодейство! Держать в неволе королеву красоты!.. Но мне, Изаура, больше по вкусу быть рабом такой рабыни как ты, нежели, сеньором хозяйки ста тысясь невольников. Изаура, ты даже не догадываешься, как я тебя люблю. Когда я поливаю мои светы, я с тоской думаю о тебе!
    - Скажите! Вот какая любовь!..
    - Изаура! - продолжал Белшиор, преклоняя колена, - сжалься над твоим несчастным пленником...
    - Встаньте, скорее встаньте, - нетерпеливо прервала его Изаура. - Страшно подумать, что будет, если мои господа застанут вас здесь в такой позе. Что я говорю?.. Ах, сеньор Белшиор!
    В самом деле, в дверях с одной стороны Леонсио, а с другой Энрике и Малвина в изумлении наблюдали за ними.
    Покинув гостиную в досаде на своего зятя, Энрике нашел сестру в столовой, где она следила за приготовлением завтрака, и, будучи человеком вспыльчивым и легкомысленным, он, не раздумывая, излил перед ней свой гнев в неосторожных выражениях, возбудив тем самым в ее душе недоверие и беспокойство.
    - Твой муж, Малвина, презренный негодяй, - сказал он, задыхаясь от ярости.
    - Что ты говоришь, Энрике! Что он тебе сделал дурного? - спросила молодая женщина, напуганная этим взрывом негодования.
    - Мне жаль тебя, сестра... Если бы ты знала... Какая низость!
    -Ты сошел с ума, Энрике!.. В чем дело?
    - Дай бог, чтобы ты никогда не узнала!.. Какая подлость!
    - Что же произошло, Энрике? Говори, объяснись, ради всего святого, - воскликнула Малвина, бледнея и задыхаясь от внезапно охватившей ее тревоги.
    - Что с тобой?.. Не надо огорчаться, сестра, - ответил Энрике, уже сожалея о вырвавшихся у него необдуманных словах. Он поздно понял, что исполнил печально-жалкую роль, посеяв недоверие и разногласия между супругами, которые до того жили в любовном согласии и спокойствии. Он с опозданием и безрезультатно попытался сгладить впечатление от своей бестактности.
    - Не беспокойся, Малвина, - продолжал он, пытаясь улыбнуться. - Твой муж просто упрямый осел, и ничего более. Не подумай, что мы собираемся драться на дуэли.
    - Да, но ты пришел в негодовании, с горящими глазами... У тебя был такой вид...
    - Ну, что. ты! Ты же знаешь, я всегда вспыхиваю по пустякам, как огонь...
    - Ты напугал меня!
    - Бедняжка... Выпей, - сказал Энрике, подавая ей чашку кофе. - Это лучшее средство от волнений и нервного расстройства.
    Малвина попыталась успокоиться, но слова брата запали ей глубоко в душу, отравив ее ядом недоверия и сомнений.
    Появление внезапно вошедшего Леонсио положило конец этой сцене. Все трое молча и торопливо позавтракали. Обида уже поселилась в их душах, они смотрели друг на друга холодно и отчужденно. Недоверие проникло в эту маленькую семью, еще недавно такую сплоченную, счастливую и спокойную. После завтрака они разошлись, однако, по привычке, все направились в гостиную. Энрике и Малвина, взявшись за руки, центральным коридором, Леонсио - через внутренние комнаты. Именно в гостиной и находилось невинное, но роковое яблоко раздора, причина разлада, зарождающегося в этой семье.
    Они пришли как раз к финалу нелепой сцены, исполненной Белшиором у ног Изауры. Между тем Леонсио, следивший за садовником из-за легких занавесей на дверях гостиной, не заметил Энрике и Малвину, остановившихся на пороге гостиной с другой стороны.
    - Ну и ну! - воскликнул он, когда увидел Белшиора на коленях у ног Изауры. - Кажется, у меня в доме появился идол, которому все самозабвенно поклоняются! И даже мой садовник!.. Здравствуйте, сеньор Белшиор! Что такое? Продолжайте представление, у вас неплохо получается... Но мы не нуждаемся в ваших услугах для заботы об этом цветке... Понятно, сеньор Белшиор?
    - Простите меня, сеньор, - пробормотал садовник, поднимаясь с колен в смущении и нерешительности. - Я принес эти светы в гостиную, чтобы поставить их в вазы...
    - И вручили их, стоя на коленях! Очень галантно. Предупреждаю: если вы не оставите претензий на роль первого любовника, я выставлю вас за дверь пинком под зад.
    Пристыженный и ошеломленный Белшиор, натыкаясь на стулья, как слепой, бросился к выходу.
    - Изаура! О, моя Изаура! - воскликнул Леонсио, картинно выходя на середину гостиной и с распростертыми объятиями направляясь к девушке, искусно придав своему голосу, до этого резкому и суровому, самое нежное и мягкое звучание.
    Пронзительный крик, эхом отозвавшийся в доме, заставил его окаменеть. Он заметил в дверях Малвину, бледную, без чувств уронившую голову на плечо подхватившего ее брата.
    - Ах, брат! - воскликнула она, приходя в себя. - Теперь я понимаю все, что ты мне недавно говорил. - И прижав руку к сердцу, которое, казалось, разрывалось от боли, а другой утирая слезы, брызнувшие из пре- красных стаз, она укрылась в своих покоях.
    Расстроенный ужасным стечением обстоятельств, жертвой которых он стал, Леонсио, охваченный бешенством и возбуждением, долго ходил по гостиной. Злясь на шурина, дерзкое легкомыслие которого, по его мнению, стало причиной рокового происшествия, грозившего помешать его планам в отношении Изауры, он пытался найти выход из создавшегося положения, в котором он оказался к своему величайшему неудовольствию.
    Изаура, испытавшая менее чем за час три покушения на ее целомудрие и бескорыстие, ошеломленная и полная страха, смущения и стыда, убежала, чтобы спрятаться в апельсиновой роще, как испуганный заяц, заслышавший в лугах лай своры разъяренных собак, идущих по следу дичи.
    Энрике, в высшей степени возмущенный поведением зятя, не желая его видеть, взял свое ружье и решил убить время охотой, а назавтра непременно уехать в столицу на рассвете.
    Рабы были поражены, когда в обеденное время Леонсио оказался один за столом в столовой. Он распорядился пригласить Малвину, но она не захотела выйти, сославшись на недомогание. Сначала Леонсио охватила дикая ярость, его первый порыв был сбросить со стола на пол тарелки и приборы и пойти надавать пощечин наглому юнцу, в недобрый час появившемуся в доме, чтобы нарушить его спокойную и размеренную семейную жизнь. Но он -вовремя сдержался и, успокоившись, решил, что лучше не выдавать себя, а с величайшим безразличием и даже пренебрежением отнестись к супружеской размолвке и скверному настроению шурина. Он хорошо понимал, что впредь ему будет непросто, а скорее всего даже невозможно более скрывать от супруги свое постыдное поведение, однако, не желая просить прощения, он решил заслониться от туч, сгустившихся над его головой, щитом циничного безразличия. Это решение ему подсказала непомерная гордость и пренебрежительное отношение ко всем-женщинам, которым Леонсио отказывал в человеческом достоинстве и чести.
    После обеда Леонсио сел на коня к объехал все плантации и посадки кофе, что делал крайне редко. С заходом солнца он вернулся домой, спокойно и с большим аппетитом поужинал, а затем отправился в гостиную, где развалился на мягком и прохладном диване, умиротворенно закурив гаванскую сигару.
    Тем временем Энрике вернулся с охоты и, обыскав весь дом, обнаружил сестру в ее спальне, бледную как смерть, с красными, опухшими от слез глазами.
    - Где ты пропадал, Энрике? Ты мне очень нужен, - воскликнула молодая женщина, увидев брата. - Зачем ты оставил меня одну?
    - Одну? Разве до сих пор ты не обходилась без меня, проводя время в обществе своего великолепного мужа?
    - Не говори мне об этом человеке... Я заблуждалась. Сейчас я вижу, что была слепа, беспредельно доверяя этому безнравственному человеку... Он обманул меня!
    - Хорошо еще, что ты своими собственными глазами увидела то, о чем я не смел рассказать тебе. Что же ты собираешься делать?
    - Что я собираюсь делать? Сейчас ты увидишь... Где он? Ты его видел?
    - Если не ошибаюсь, он в гостиной. Я видел там нечто, возлежащее на диване.
    - Хорошо, Энрике, проводи меня туда.
    - Разве ты не можешь пойти одна? Избавь меня от встречи с этим человеком.
    - Нет, нет. Ты должен пойти со мной. Я специально тебя ждала. Мне нужна твоя защита и поддержка. Сейчас я даже боюсь его.
    - А! Понимаю. Ты хочешь, чтобы я был твоим телохранителем, чтобы при необходимости поставить на место этого негодяя. Что ж, с удовольствием. Посмотрим, посмеет ли он говорить с тобой без должного уважения. Идем!

Глава 10

    После бегства Изауры прошло более двух месяцев. Леонсио предпринимал чрезвычайные усилия, используя крайние меры и разбрасывая золото, приведя в движение полицию и свору частных сыщиков, чтобы вернуть свою рабыню, которая так ловко ускользнула от него. Но перенесемся, читатель, в северные провинции, где, может быть, раньше чем он встретимся с нашей беглянкой.
    Мы в Ресифе. Ночь в прекрасной Венеции Южной Америки, увенчанной диадемой горящих огней, кажется восстающей из океана, волны которого ласкают ее нежными объятиями и страстными поцелуями. Это праздничная ночь: на одной из центральных улиц выделяется ярко освещенное здание, куда съезжаются кавалеры и дамы из самых знатных и богатых семей города. В этом пышном здании обычно собирается местное избранное общество на блестящие, пользующиеся неизменным успехом вечера. Иногда там появляются богатые элегантные студенты из старой Олинды, чтобы побродить в роскошном собрании среди шелков и ароматов танцевальной залы под нежными и кокетливыми взглядами очаровательных и остроумных девушек, чтобы забыть хоть на несколько часов жесткие скамьи Академии и ворчливых дряхлых правоведов.
    Представим, что мы тоже служители этого храма Терпсихоры, войдем туда и оглядимся, что же там происходит любопытного. В первом же зале мы встречаем группу элегантных юношей, ведущих весьма оживленный разговор. Прислушаемся.
    - Еще одна звезда появилась на небосводе Ресифе, - говорил Алваро, - она придаст особый блеск нашим балам. Кажется, три месяца назад она приехала в наш город. Я знаком с ней немногим более месяца. Но поверьте мне, доктор Жералдо, что это самое благородное и очаровательное создание, какое я когда-либо знал. Это не женщина, это фея, ангел, богиня!..
    - Черт возьми! - воскликнул доктор Жералдо. - Фея! Ангел! Богиня!.. Однако, это три разных существа. В конце концов ты поймешь, что это просто настоящая женщина. Но скажи мне, мой дорогой Алваро, этот ангел, фея, богиня, женщина, как угодно, сказала тебе откуда она приехала, из какой она семьи, есть ли у нее состояние, и так далее...
    - Мне все это безразлично. Я могу тебе ответить так: она спустилась к нам с небес, она из сонма ангелов, а ее богатство превосходит все состояния мира вместе взятые - это чистая, благородная, нежная и трепетная душа. Я скажу тебе все, что я знаю о ней: она приехала из Рио-Гранде-ду-Сул с отцом, ее единственным родственником, у них весьма скудный достаток, но зато она прекрасна как богиня, и зовут ее Элвира.
    - Элвира! - заметил другой кавалер, - действительно красивое имя!.. Но ты знаешь, Алваро, где живет твоя фея?
    - Я не делаю из этого тайны. Она живет с отцом в маленьком домике в предместье Санто Антонио, очень скромно, избегая знакомств и очень редко появляясь на людях. В этом домике, спрятавшемся в зарослях кокосовых пальм, она живет как фиалка среди травы, или как таинственная фея в волшебном гроте.
    - Чудно! - удивился доктор, - но как тебе удалось обнаружить эту очаровательную нимфу и проникнуть в ее таинственный грот?
    - Я расскажу вам об этом в двух словах. Однажды, проезжая там верхом, я увидел ее, сидящую на скамье в небольшом садике. Меня сразу удивила ее дивная красота. Заметив, что я смотрю на нее с чрезмерным любопытством, она, как мотылек, скользнула в цветущий кустарник и исчезла. Я твердо решил увидеть ее еще раз и поговорить с ней во что бы то ни стало. Однако, как я ни расспрашивал соседей, не нашел никого, кто знал бы ее и мог бы меня представить. Наконец, я выяснил, кто владелец дома, и отправился к нему. Но и у него я не получил интересовавших меня сведений. Он ничем не смог мне помочь. Его постоялец аккуратно вносил плату за жилье - вот и все, что он мне сказал. Однако, я продолжал каждый вечер прогуливаться возле их сада, чтобы хоть мельком увидеть и восхититься ею. Когда я замечал ее в саду, она, как и в первый раз, непременно пряталась от моих взглядов. Впрочем, однажды мне повезло: она уронила платок, проходя из сада в дом. Калитка была открыта, и я рискнул проникнуть в сад. Я поднял платок и подал его владелице, когда она уже стояла на пороге дома. Она поблагодарила меня такой чарующей улыбкой, что я готов был пасть на колени у ее ног, но она не пригласила меня войти и ничего не сказала мне.
    - Этот платок, Алваро, - прервал его какой-то кавалер, - она наверняка специально уронила, чтобы ты мог приблизиться и заговорить с ней. Это обычное жеманство и искусная уловка, coquetterie <coquetterie - (фр.) - кокетство (прим. пер.)>.
    - Не думаю. Ей не знакомо coquetterie, в ней все дышит искренностью и чистотой. Я с трудом заставил себя покинуть это место, оно притягивало меня, как магнит, и мне почудилось, что я почувствовал, как проникают в меня флюиды чистой любви...
    Алваро прервал свой рассказ, погрузившись в приятные воспоминания.
    - Признаться, Алваро, - заметил другой кавалер, - твой роман заинтересовал нас. Продолжай, мне не терпится узнать развязку...
    - Развязку?.. Ее еще нет, и я не знаю, какой она может быть. Итак, я испробовал все возможные уловки, пытаясь проникнуть в святилище этой богини, но все безрезультатно. Однако мне посчастливилось. Случай помог мне гораздо больше, чем все мои старания и выдумки. Совершая как-то вечером прогулку в экипаже по берегу Беберибе, в предместье Санто Антонио, что стало для меня привычкой, я заметил в лодке под парусом мужчину и женщину.
    Мгновение спустя лодка села на мель. Я оставил свой экипаж, взял на пляже шлюпку и отправился на помощь путешественникам, тщетно пытавшимся столкнуть суденышко. Вы не представляете себе моего счастливого изумления, когда неожиданно для себя я узнал сидевших в лодке: это была моя таинственная незнакомка и ее отец...
    - Я так и думал, - сказал доктор. - Однако случай весьма драматичный. История вашей любви к этой таинственной фее похожа на романтическую поэму.
    - И, тем не менее, это правда. Они промокли и устали, и я сейчас же пригласил их в свой экипаж. После застенчивых отговорок они согласились, и мы отправились к ним домой. Об остальном я умолчу. Хотя и с некоторым запозданием, но всевышний допустил меня в этот таинственный грот.
    - И, я вижу, - заметил доктор, - ты любишь эту женщину?
    - Люблю ли я! Я обожаю ее все больше и больше, но, главное, у меня есть основания полагать, что она... что я ей, по крайней мере, не безразличен.
    - Дай бог, чтобы тебя обольстила не какая-нибудь коварная цирцея из борделя, или одна из тех авантюристок, каких на свете множество, которые, прознав, что ты богат, плетут сети для твоих денег. Эта отстраненность от общества, таинственность, которой они так старательно окружают себя, не очень-то хорошо их характеризуют.
    - Кто знает, может, это преступники, пытающиеся укрыться от полиции? - заметил один кавалер.
    - А может фальшивомонетчики, - добавил другой.
    - Не думаю, - продолжал доктор. - Всякий раз, когда я вижу красивую женщину, путешествующую в чужих краях в сопровождении мужчины, слышу, что он выдает себя за ее отца или брата. Отец твоей феи, Алваро, если он и вправду отец, возможно какой-нибудь цыган или мошенник, наживающийся на красоте своей дочери.
    - Святой боже!.. Помилуйте, - воскликнул Алваро. - Если бы я мог предположить, что ангельское создание заслужит такое жестокое осуждение или будет так безжалостно оскорблено, я лучше бы онемел, чем стал бы говорить о ней. Поверьте, друзья мои, вы слишком несправедливы к этой бедной девушке. Мне показалось, что она принцесса в изгнании. Нет, я уверен, что это упавший с небес ангел. Вы скоро сами увидите ее, и мы с ней будем отомщены, потому что я уверен, все вы в один голос провозгласите ее богиней. Но самое страшное, что я в каждом из вас уже вижу соперника.
    - Что касается меня, - сказал один из кавалеров, - можешь быть спокоен, так как таинственные девушки всегда внушали мне опасения.
    - А я, будучи всего лишь простым смертным, очень боюсь фей, - добавил другой.
    - Но как же, - спросил доктор Жеральдо, - она решилась оставить свое уединенное таинственное убежище и придти на этот шумный многолюдный бал?
    - Я с величайшим трудом уговорил ее, друг мой! - ответил Алваро. - Она долго не соглашалась. Уже давно я пытаюсь всячески убедить ее, что молодая и красивая дама, такая, как она, скрывая в уединении свое очарование, совершает преступление, противное воле создателя, сотворившего красоту для того, чтобы ею любовались, восторгались, восхищались. Я противник тех ревнивых и желчных любовников, которые стремятся скрыть своих возлюбленных от посторонних глаз. Уговоры, просьбы, мольбы-все было напрасно. Отец и дочь категорически отказывались показываться на публике, приводя тысячу разных доводов. Наконец, я прибег к хитрости, доверительно сказав, что их уединенный образ жизни и упрямое нежелание войти в общество, где их не знают, уже вызвали пересуды и подозрения, что даже полиция начинает внимательно присматриваться к ним. Ложь, по-моему, безобидная.
    - Тем более, - перебил его доктор, - что не очень далека от истины.
    - Я убедил их, - продолжал Алваро, - что хоть нет оснований для таких подозрений, но лучше заранее отвести их от себя, поэтому им необходимо хоть иногда бывать в обществе. Этот обман возымел желаемый результат.
    - Тем хуже для них, - возразил доктор. - Это очень плохой признак, и он утверждает меня в моих подозрениях относительно этих людей. Если бы они были невиновны, им было бы безразлично отношение публики и полиции, они продолжали бы жить, как жили.
    - Твои подозрения беспочвенны, доктор. У них скромный достаток, и поэтому они избегают общество, которое, действительно, требует жертв от людей, не имеющих состояния... Они... Но вот они, входят... Смотрите, доверьтесь собственным глазам.
    В эту минуту в залу вошла молодая прекрасная дама под руку с мужчиной зрелого возраста и почтенного вида.
    - Добрый вечер, сеньор Анселмо! Добрый вечер, дона Элвира! Я счастлив, что вы здесь, - произнес Алваро, обращаясь к вновь прибывшим, покидая своих друзей и торопясь любезно и вежливо встретить гостей. Он предложил одну руку Элвире, другую сеньору Анселмо и повел их во внутренние залы, где уже собралось многочисленное и блестящее общество. Три собеседника Алваро, как и многие другие, находившиеся там, разом повернулись, чтобы увидеть Элвиру, чье появление вызвало восторженный шепот даже среди тех, кто не был предупрежден.
    - Действительно!.. Ослепительная красота!
    - Королевская осанка!
    - Андалузские глаза!
    - Какие роскошные волосы!
    - А шея! Какая шея! Не заметил?
    - И с какой элегантной простотой она одета, - так перешептывались меж собой три кавалера, взволнованные этим божественным видением.
    - А ты обратил внимание на обольстительную родинку у нее на правой щеке?.. Алваро прав, его фея затмит всех здешних красавиц. Кроме того у нее есть преимущество - она незнакомка, обаяние тайны, окружающее ее. Я сгораю от нетерпения, когда же нас представят ей. Хочу налюбоваться ею вдоволь.
    Они продолжали разговаривать в том же духе. Но вот через несколько минут Алваро вновь оказался среди них, исполняя принятую им роль церемониймейстера при новой жемчужине города.
    - Друзья мои, - торжественно произнес он, - приглашаю вас в гостиную. Я хочу представить вас доне Элвире, чтобы раз и навсегда развеять несправедливые и оскорбительные предположения, высказанные вами об этом прекрасном и чистом существе, наипрекраснейшем из живущих под солнцем. Я уверен, что ее появление уже повергло вас в изумление и восторг.
    Кавалеры направились к дверям и исчезли в людском водовороте внутренних залов. Впрочем, на их месте тотчас же появилась стайка красивых, изящно одетых девушек, которые, сверкая шелками и каменьями, как райские птицы с радужным оперением, прогуливались, непринужденно болтая между собой. Они тоже обсуждали дону Элвиру, но оценки были совершенно иные, и ни в чем не похожие на то, что говорили молодые люди. Нам будет небезынтересно послушать их хоть несколько минут.
    - Вы не знаете, дона Аделаида, кто эта девушка, которая вошла в зал под руку с сеньором Алваро?
    - Нет, дона Лаура. Я впервые ее вижу, кажется, она нездешняя.
    - Конечно. У нее такой испуганный вид! Она похожа на провинциалку, которая никогда не посещала балов. Вы согласны, дона Розалина?
    - Безусловно! А вы обратили внимание на ее туалет? Бог мой! Какое убожество! У моей служанки и то побольше вкуса. Вот дона Эмилия, может, она знает, кто это.
    - Я? Ну что вы! Я впервые вижу ее, но сеньор Алваро рассказывал мне о ней, о ее неземной красоте. По-моему, ничего особенного. Красива, но не настолько, чтобы изумлять всех.
    - Этот сеньор Алваро все же редкий чудак, его привлекает новое. Где он только выкопал эту жемчужину, которая так его покорила?
    - Перелетная птичка с южных морей, подруга, и, судя по внешности, совсем недурна.
    - Если бы не эта черная крапинка на щеке, она была бы лучше.
    - Наоборот, дона Лаура, эта родинка как раз придает ей некоторую пикантность...
    - Ах, прости, подруга. Я забыла, что у тебя такая же на щеке. Но тебе она очень к лицу, и украшает. У нее же родинка слишком большая, она скорее похожа не на мушку, а на жука, опустившегося на щеку.
    - Сказать по правде, я не обратила внимания. Идем, идем в зал. Надо посмотреть на нее вблизи, спокойно рассмотреть ее, чтобы судить о ее достоинствах.
    Позлословив, они отправились в зал, соединив руки и образовав как бы длинную гирлянду пестрых цветов, которая извивалась, теряясь в залах.

Глава 11

     Алваро был одним из тех немногочисленных людей, на которых природа и фортуна, как бы опережая друг друга, излили свою благосклонность. Единственный отпрыск знатной и богатой семьи, в возрасте двадцати пяти лет он остался сиротой и владельцем состояния, составлявшего два миллиона рейсов.
    Он был среднего роста, худощав, хорошо сложен и привлекателен скорее благородным и доброжелательным выражением лица, чем физическим совершенством, которым он тоже обладал в достаточной мере. Хоть он и не имел исключительно глубокого ума, но умел трезво оценить ситуацию и разобраться в сферах трансцендентных концепций. Закончив подготовительный курс и будучи серьезным мыслящим человеком, он понимал, что один случай сделал его счастливым обладателем наследства, но другой мог лишить его всего, поэтому он пожелал получить какую-нибудь профессию, а именно - изучить право. На первом году обучения, коснувшись высоких материй философии права, он получал некоторое удовольствие от академических знаний, но когда ему пришлось погрузиться в обширный лабиринт сухой и утомительной казуистики практического права, его живой аналитический ум отступил с отвращением, ему не хватило духу идти дальше по избранному пути. Энергичный юноша с великодушными устремлениями получал больше удовольствия от исследования высоких политических и социальных материй, от создания блестящих утопий, чем от изучения и толкования законов и сводов правил, которые в большинстве своем, по его мнению, основывались на абсурдных ошибках и нелепых предубеждениях человечества.
    Он испытывал ненависть ко всем социальным различиям и привилегиям. Надо сказать, что он был либералом, республиканцем и почти социалистом.
    Имея такие убеждения, Алваро, конечно же, был восторженным аболиционистом <Аболиционист - сторонник движения за отмену рабства (прим. пер.)> и был им не только на словах. Немалую часть родительского наследства составляли рабы, и он сразу же освободил их всех. Кроме того, имея филантропическую наклонность и зная сколь опасен резкий переход от состояния полного подчинения к абсолютной свободе, Алваро организовал для освобожденных им рабов нечто вроде колонии в одном из своих поместий, управление которой доверил честному и усердному человеку. Эта мера могла обернуться большой выгодой для освобожденных, для общества и для самого Алваро. Земля была предоставлена им для работы на условиях аренды, и они, подчиняясь определенному порядку, не только избежали бедности, преступности и развращенности, но получили надежные средства к существованию и даже могли откладывать некоторые сбережения, а также возместить Алваро убытки, связанные с их освобождением. Независимый и эксцентричный, как богатый английский лорд, он исповедовал в своей жизни строгие принципы. Обладая одновременно живым воображением и впечатлительным сердцем, Алваро очень любил удовольствия, роскошь, наслаждения. Его любовь к женщинам сопровождалась утонченным платонизмом и, идеалистической чистотой, доступной только возвышенным душам и добрым сердцам. Заметим, что Алваро до сих пор не встретил девушку, которая стала бы для него воплощенным идеалом, созданным его поэтическим воображением в смутных мечтах. Имея такие исключительные и блестящие данные, Алваро, конечно, являлся предметом всеобщего интереса со стороны прекрасной половины высшего света, а, может, и тайной страсти, заставлявшей трепетать сердца не одной знатной и прекрасной девственницы. Впрочем, одинаково вежливый и любезный со всеми, он ни одной из них не оказывал предпочтения.
    Трудно себе вообразить разочарование, изумление и растерянность, охватившие прекрасных пернамбуканок <Пернамбуканки - жительницы штата Пернамбуко, столица которого город Ресифе (прим. пер.)>, когда они увидели с каким интересом и какой заботливостью отнесся Алваро к безвестной и бедной девушке, с какой учтивостью он обращался к ней и какие восторженные похвалы, не скрывая, расточал ей. Юнона и Паллада были менее раздосадованы, когда прекрасный Парис присудил Венере приз красоты. Уже до этого вечера в определенных дамских кругах Алваро высказывался об Элвире в весьма восторженных выражениях и с весьма пылким красноречием, что изумило и встревожило дам. Девушки горели желанием увидеть этот эталон красоты - и уже заранее приготовили для незнакомки и ее рыцаря тысячи язвительных замечаний, едких насмешек и злобных шуток. Однако, когда они воочию увидели ее, то, несмотря на пренебрежительные улыбки, блуждавшие у них на устах, девушки почувствовали себя уязвленными в самое сердце красотой незнакомки. Прошу прощения у красавиц за мою прямолинейность и откровенность, но за очень редким исключением, тщеславие - неизменная спутница красоты, а там, где есть тщеславие, рано или поздно рождается зависть, неизменно следующая за ним в большем или меньшем отдалении. Очарование незнакомки было неоспоримо, ее скромность и робость не портили своеобразную, наивную и естественную элегантность, простое и даже бедное платье, потерявшееся в окружении пышной роскоши, великолепно сидело, изящно подчеркивая ее природную стать. Исключительное впечатление, произведенное Элвирой при первом появлении в обществе, и усердие, с которым Алваро старался подчеркнуть соблазнительную привлекательность Элвиры, словно для того, чтобы затмить других красавиц в гостиной, были уже достаточным поводом для того, чтобы вызвать их неприязнь и задеть самолюбие. Оба они стали в этот вечер мишенью для тысячи едких замечаний, насмешливых улыбок и презрительных взглядов.
    Алваро даже не замечал едва скрываемую враждебность, с которой он и его протеже - мы можем так назвать ее - были встречены этим собранием. Робкая и скромная Элвира, нище не встречавшая искренности и сердечности, и здесь почувствовала себя неуютно в этой атмосфере притворной любезности и показной обходительности, где в каждом взгляде таилась пренебрежительная насмешка, в каждой улыбке - сарказм.
    Мы уже знаем, кто такой Алваро, познакомимся же с его другом-доктором Жералдо.
    Это был мужчина тридцати лет, бакалавр права, адвокат, мнение которого высоко ценили коллеги в суде в Ресифе. Из всех своих знакомых только к нему Алваро испытывал искреннюю привязанность и только с ним поддерживал тесные отношения. Ясный ум, твердый и благородный характер, честные жизненные принципы привлекали в нем Алваро. Наделенный практическим и цепким умом, каковым должен обладать настоящий юрист, скрупулезно соблюдающий законы, хорошо изучивший все предрассудки и капризы общества, Жералдо был полной противоположностью эксцентричному и увлекающемуся реформистскими идеями другу, но эта несхожесть совсем не нарушала и не охлаждала взаимные уважения и привязанность молодых людей, скорее наоборот, питала и укрепляла их дружбу, исключая монотонность, которая устанавливается в отношениях людей, всегда и во всем согласных и похожих. Видя, в конце концов, что друг думает то же, что и ты, что желания одного совпадают с желаниями другого, и нет предмета для обсуждения, такие друзья испытывают тошноту от безоговорочного согласия во всем и часто бывают вынуждены замкнуться в молчании и уснуть друг против друга. Невозмутимая, удобная и вялая дружба! Кроме того, противоречивость склонностей и мнений друзей всегда очень полезны, так как развивают и закаляют личность. Так, позитивизм и практический ум доктора Жералдо часто вносили поправки в утопии и восторженные планы Алваро. Бывало и наоборот.
    Из уст самого Алваро мы уже узнали, какая невероятная случайность позволила ему познакомиться с доной Элвирой, и как ему удалось привести ее на бал, где мы все находимся.
    - Отец, - говорила юная девушка пожилому мужчине, на руку которого она опиралась, возвращаясь в первую залу, где мы и продолжим свои наблюдения. - Отец, побудем немного в этой комнате, пока здесь никого нет. Ах, боже мой! - продолжала она озабоченно после того как они уселись рядом, - зачем я, бедная рабыня, пришла сюда, на бал знатных и богатых господ! Эта роскошь, эти огни, эти почести, окружающие нас, приводят меня в замешательство и вызывают головокружение. Я преступница, потому что позволяю вовлечь себя в столь блестящее общество. Отец, это предательство, я знаю, я чувствую угрызения совести... Но если бы эти благородные сеньоры догадались, что рядом с ними развлекается и танцует жалкая рабыня, бежавшая от своих господ! Рабыня! - воскликнула она, поднимаясь, - рабыня! Мне представляется, что все читают это роковое слово, запечатленное на моем челе... Бежим отсюда, отец, бежим! Это общество насмехается надо мной, я задыхаюсь в этом дворце... бежим!
    Воскликнув так, девушка, бледная и задыхающаяся, испуганно озиралась и дрожала всем телом, отталкивая руку отца и не переставая повторять в отчаянии и нетерпении:
    - Скорее, отец мой. Бежим отсюда.
    - Не волнуйся, дочка, успокойся, - отвечал ей мужчина, пытаясь остановить её. - Здесь никто не догадывается, кто ты. Как могут они предположить, что ты рабыня, если ни одна из этих красивых и благородных сеньор не может ни красотой, ни изяществом, ни воспитанием поспорить с тобой?
    - Тем хуже, отец. Я привлекаю всеобщее внимание и эти любопытные взгляды, направленные на меня изо всех углов, заставляют меня вздрагивать каждую минуту. Я бы хотела, чтобы земля разверзлась у меня под ногами, и я бы провалилась в ее недра.
    - Оставь эти мысли, твой страх и застенчивость могут погубить нас. Нет ни малейшего повода для твоих опасений. Веди себя непринужденно, не скрывай своего очарования и умения танцевать, петь, вести беседы, пусть тебя видят веселой и спокойной, тогда никто не подумает, что ты рабыня, нет, они примут тебя за принцессу. Мужайся, дочь моя, по крайней мере здесь. В первый и последний раз мы подвергаем себя этому испытанию. Мы больше не можем оставаться в этом городе, где к нам начали относится с подозрением.
    - Правда, отец!.. Какая судьба! - ответила девушка, грустно склонив голову. - Мы обречены всегда странствовать по свету, гонимые обществом, скрываясь и ежесекундно вздрагивая. Видно, небо отметило нас своим проклятьем... Ах! Наш отъезд причинит боль моему сердцу!.. Не знаю, что меня привязывает к этим местам... однако, мне придется сказать им прощай навеки. Этому краю, где так недолго я наслаждалась радостью и покоем. Ах! Боже мой!.. Кто знает, не лучше ли мне было умереть в рабстве!
    В это время в зал торопливо вошел Алваро. Казалось, что он кого-то ищет.
    - Куда же они делись? - прошептал он, - может, им стало скучно, и они ушли?.. Ах, нет! К счастью, вот они! - радостно воскликнул молодой человек, увидев отца и дочь, беседу которых мы только что слышали. - Дона Элвира, вы так скромны. Зачем вы скрываетесь здесь, вы должны блистать в зале, где все с нетерпением ждут вас. Такое поведение скорее подходит робкой увядающей фиалке, а не великолепной розе, которая должна красоваться при ярком свете дня.
    - Простите меня, - прошептала Изаура, - бедная девушка, такая как я, воспитанная в сельской глуши и не привыкшая к великолепным собраниям, чувствует себя смущенно в роскошной толпе...
    - О, нет! Вы привыкнете, я надеюсь. Огни, блеск, музыка, ароматы духов создают атмосферу, в которой должна сверкать ваша красота, созданная богом, чтобы радовать и восхищать людей. Я искал вас по просьбе нескольких кавалеров, которые уже стали вашими поклонниками. Чтобы сменить однообразие вальсов и кадрилей здешние дамы имеют обыкновение очаровывать наш слух музицированием. Кое-кто, кому я уже сказал, простите меня за бестактность - наперсницу восторга, что вы обладательница нежного и сильного голоса, изъявляют желание послушать вас.
    - Я, сеньор Алваро!.. Я должна петь в таком блестящем собрании! Пожалуйста, избавьте меня от нового испытания. Прошу вас, в ваших собственных интересах. Я плохо пою, очень стеснительна и уверена, что подведу вас. Давайте избежим этого.
    - Я не могу принять ваши доводы, потому что уже слышал, -как вы поете, и поверьте мне, дона Элвира, если бы я не знал, что вы поете восхитительно, я бы не посмел подвергнуть вас такому испытанию. Вы обладаете певческим даром, и не должны смущаться. Я еще раз настойчиво прошу вас спеть именно ту благозвучную песню рабыни, за исполнением которой я однажды вас застал. Уверяю, слушатели будут очарованы.
    - Почему не другую? Эта будит во мне слишком грустные воспоминания...
    - Может быть именно поэтому она так трогательно звучит в ваших устах.
    - Ах, горькая участь моя! - вздохнула про себя дона Элвира, - те, кто меня сильно любят, становятся, не ведая того, моими палачами.
    Во что бы то ни стало Элвира хотела уклониться от нового испытания. Петь при таких обстоятельствах было для нее самым мучительным, что можно было придумать. Но она не могла больше противиться уговорам, и, вспомнив рассудительный совет своего отца, не стала больше заставлять себя упрашивать. Она оперлась на руку, предложенную ей Алваро, прошла к пианино и села к инструменту с изяществом и элегантностью исполнительницы, часто музицирующей на досуге.
    Толпа любопытствующих и трепещущих в самом томительном ожидании теснилась вокруг пианино. Кавалерам не терпелось узнать, так ли хорош ее голос, как прекрасна ее внешность, была ли эта фея еще и сиреной. Девушки надеялись, что сейчас будут иметь удовольствие созерцать провал этого удивительного создания и уже готовились сравнить ее с павлином из басни, жалующимся Юноне, что, создав его самым красивым из пернатых, она забыла подарить ему певческий дар, наделив его резким и неприятным голосом.
    Атмосфера была напряженной и торжественной. Девушка оказалась в трудном положении примадонны, о вокальных данных которой заранее раструбила пресса, и вот теперь она дает первый концерт перед требовательной и просвещенной публикой. В зале стояла глубокая тишина, словно все разом задержали дыхание, и, казалось, было слышно биение сердец, томимых ожиданием. Несмотря на то, что Алваро уже слышал превосходный голос Элвиры и ее вдохновенное пение, он был обеспокоен ее настроением. Элвире было безразлично, как ее примут, хорошо или плохо, она бы очень хотела оказаться на месте самой безобразной, самой нескладной и самой глупой девушки в этом собрании, лишь бы о ней забыли и оставили в покое. Можно было подумать, что ее внезапно охватило какое-то ужасное роковое предчувствие. Но Элвира любила Алваро, благодарная ему за чуткость, с которой он, полный заботы и энтузиазма, старался представить ее как самую красивую и талантливую в этом блестящем обществе. Чтобы доставить ему удовольствие и не разочаровать его, она хотела спеть как можно лучше. Она больше желала триумфа Алваро, чем своего собственного.
    Девушка села за пианино, и как только ее ласковые и гибкие пальцы опустились на клавиши и взяли несколько первых аккордов, как бы пробуя инструмент, она преобразилась, открыв слушателям еще одно свое дарование. Лицо ее, обычно скромное и простодушное, озарилось внутренним светом, стан, восхитительно стройный, высокомерно и величественно выгнулся, восторженные глаза горели лучистым сиянием; грудь до этого безмятежная, как воды озера в тихую лунную ночь, восстала бурными волнами штормящего океана, ее шея, белоснежная и гибкая, вытянулась, как у лебедя, готовящегося спеть свою неземную песнь. Божественное вдохновение, коснувшееся нежного чела, превратило ее в жрицу Прекрасного, в посланницу Небесной гармонии. В душевных волнениях и тревогах она сумела почерпнуть мужество и вдохновение, чтобы преодолеть робость и страх, которые сковывали ее душу. Она оросила уста слезами своего сердца, и голос вырвался из ее груди с такой необычной и захватывающей силой, такого чистого и нежного тембра, исполненный такой возвышенной меланхолии, что не одна слеза скатилась по щекам завсегдатаев этого храма изысканных удовольствий и легкомысленных наслаждений.
    Элвира имела головокружительный успех! Как только отзвучали последние аккорды, зал взорвался громом аплодисментов. Казалось, что от оглушительных рукоплесканий и восторженных возгласов обрушится здание.
    - Фея Алваро еще и сирена, - говорил доктор Жералдо одному из кавалеров, в компании которого мы его уже видели. - В ней все прекрасно... Какой чистый и нежный тембр голоса! Я решил, что вознесся на небеса и слушаю ангельские хоры.
    - Настоящая артистка... В театре она затмила бы Малибран и завоевала бы мировую славу. Алваро прав, такое создание не может быть обычной женщиной, а тем более авантюристкой...
    Оркестр, заигравший кадриль, заглушил их последние слова и не позволил нам дослушать их разговор.
    - Дона Элвира, - сказал Алваро, направляясь к своей протеже, уже сидевшей рядом с отцом. - Вы помните, что оказали мне честь, подарив мне эту кадриль.
    Элвира сделала усилие, чтобы улыбнуться и побороть ужасную слабость, вновь охватившую ее после того, как она кончила петь.
    Она протянула руку Алваро, и они заняли свое место в ряду танцующих.

Глава 14

    Окончилась кадриль. Алваро, исполненный восторга и ликования, провел свою очаровательную спутницу через залу, сопровождаемый взглядами, горящими завистью и восхищением. Пользуясь удобным случаем, он предложил ей выпить какой-нибудь прохладительный напиток, для чего увел ее в уединенную, почти пустынную комнату. До этого момента он еще не объяснялся в любви Элвире, хотя эта любовь, все более пылкая и страстная, постоянно светилась в его глазах, проявлялась в словах, во всех его движениях и поступках. Алваро считал, что уже познал сердце своей любимой, и, изучая ее в течение двух месяцев, открывал в ней все новые и новые достоинства и совершенства. Он был твердо убежден, что из всех известных ему до тех пор красавиц, Элвира была самой достойной его любви, и уже никоим образом не сомневался в чистоте ее души и искренней привязанности. Поэтому он полагал, что без какого бы то ни было риска для своего будущего может отдать свое сердце во власть этой страсти, с которой был уже не в силах совладать. Что касается происхождения и родословной Элвиры, то это его нисколько не заботило, и он ни разу не попытался разузнать что-нибудь. Классовые предубеждения были чужды его принципам и филантропическим чувствам, ему было безразлично, была ли Она принцессой, гонимой судьбой, или родилась в бедной рыбачьей хижине. Он знал ее, знал, что она была одним из самых совершенных и восхитительных созданий, какое только можно было встретить на земле, и этого ему было вполне достаточно.
    Нам уже известно, что Алваро придерживался в своих взглядах непреклонности quaker <quaker - квакер (англ.) -(прим. пер.)>. Он был неспособен вынашивать планы обольщения, злоупотребляя любовью, внушенной им прекрасной незнакомке.
    Так вот, в тот вечер влюбленный юноша, более чем когда-либо покоренный и ослепленный исключительными прелестями и привлекательностью Элвиры, блиставшей в аристократическом обществе, не смог и не захотел более откладывать серьезного объяснения, предчувствие которого волновало его сердце и трепетало на губах. И, оказавшись наедине с Элвирой, он сказал значительным и взволнованным голосом:
    - Дона Элвира, если у себя дома вы ангел, то в танцевальной зале вы богиня. Мое сердце уже давно принадлежит вам, и я понял, что с сегодняшнего дня моя судьба зависит только от вас. Неприступная или благосклонная, вы всегда будете моей путеводной звездой на жизненном пути. Надеюсь, вы уже достаточно хорошо знаете меня, чтобы поверить в искренность моих слов. У меня значительное состояние, я занимаю почетное и прочное положение в обществе, но никогда не смогу быть счастлив, если вы не согласитесь разделить со мной блага, подаренные мне судьбой.
    Эти слова Алваро, такие нежные, проникнутые самым искренним и глубоким чувством, при других обстоятельствах пали бы целительным бальзамом на сердечные раны Изауры, омыв их невыразимым счастьем. Но сейчас они звучали для нее самой жестокой и оскорбительной насмешкой судьбы - небесным гимном, ворвавшимся в грохот ада. С одной стороны она видела ангела, с ласковой улыбкой держащего ее за руку и указывающего ей эдем наслаждений, куда он пытался увлечь ее, в то время как с другой стороны - омерзительную фигуру демона, приковывающего к ее ногам массивную цепь, всей тяжестью своей которая увлекает ее на голгофу вечных страданий.
    Дело в том, что бедная Изаура, преследуемая постоянными страхами и подозрениями, заметила во время кадрили подлого Мартиньо, когда тот, прислонившись к косяку двери малой гостиной, с бумагой в руке, казалось, изучал ее с самым пристальным вниманием. Картина эта как молния поразила ее, и она больше не сомневалась, что раскрыта и окончательно погибла. Внезапное головокружение затуманило взор девушки, казалось, пол уходит у нее из-под ног, и она скатывается в разверзшуюся бездонную пропасть. Чтобы не упасть в обморок, она крепко ухватилась обеими руками за руку Алваро и прижалась к его груди.
    - Что с вами? - спросил он, испугавшись. - Вам дурно?
    - Нет, нет, - ответила Элвира слабым голосом, делая усилия, чтобы придти в себя. - Внезапная боль... что-то кольнуло в сердце... Но уже проходит... Я не привыкла к такой духоте, мне стало не по себе в круговороте танца.
    - Но вы быстро привыкнете, - ответил Алваро, одной рукой сжимая ее ладонь, а другой обвив ее стан. - Вы родились, чтобы блистать... Если хотите уйти...
    - Нет, сеньор. Останемся. Финал уже близок...
    Ее уклончивый ответ успокоил Алваро, а быстрые движения немедленно последовавшей мазурки скрыли крайнюю бледность и глубокое потрясение Элвиры. Несчастная уже не танцевала, но машинально двигалась по зале, ее мысли отсутствовали, она не видела вокруг себя ничего, кроме отвратительного лица Мартиньо, застывшего угрожающим предостережением в дверях малой гостиной, куда она время от времени устремляла полный отчаяния и ужаса взор. Вся кровь прилила ей к сердцу, трепетавшему как у голубки, чувствующей на своей груди безжалостные когти ястреба.
    Погрузившись в это состояние страха и смятения, Изаура не нашла, что ответить на столь искреннее и страстное признание юноши. Несколько мгновений она хранила молчание, что Алваро истолковал как робость или волнение.
    - Вы не хотите отвечать? - нежно продолжал он. - Но хоть одно слово. Только одно слово...
    - Ах, сеньор, - прошептала она, вздыхая. - Что я могу ответить на сладостные слова, произнесенные вами? Они волнуют меня, но...
    Элвира внезапно замолчала. Неожиданная дрожь, охватившая ее, передалась Алваро. Это заставило его посмотреть на девушку с испугом и тревогой.
    - Это он! - этот возглас сорвался с ее губ, как глухой и сдавленный стон. Она увидела Мартиньо, входящего в зал и ощутила смертельный холод, охвативший все ее тело.
    - Простите меня, сеньор, - продолжала она, - сегодня я не в состоянии слушать ваши нежные слова. Я плохо себя чувствую, мне необходимо уйти. Если вы будете так добры, то проводите меня к отцу...
    - Конечно, дона Элвира!.. Как вы бледны! Что с вами? Хотите, я провожу вас домой?.. Хотите, позову доктора?.. Здесь есть врачи.
    - Спасибо, сеньор Алваро, не беспокойтесь. Это мимолетное недомогание, вероятно, усталость. Мне будет лучше, когда я вернусь домой.
    - Так вы хотите уйти, не сказав мне ни единого слова утешения, не обнадежив...
    - Может быть, утешения, но надежды - нет...
    - Почему нет?
    - У меня самой ее нет.
    - Значит, вы не любите меня...
    - Очень люблю.
    - Тогда вы будете моей!
    - Это невозможно...
    - Невозможно!.. Какие могут существовать препятствия?
    - Не могу сказать вам. Это мой крест.
    В самом увлекательном месте это любовное объяснение было прервано внезапным появлением Мартиньо, приветствовавшего их глубоким поклоном. Возмущенный Алваро нахмурил брови и был готов прогнать назойливого знакомца, как отгоняют собаку. Элвира замерла, оцепенев от ужаса.
    - Сеньор Алваро, - почтительно обратился к нему Мартиньо, - с вашего позволения мне надо сказать несколько слов этой сеньоре, которая опирается па вашу руку.
    - Этой сеньоре! - воскликнул удивленный кавалер. - Какое у вас может быть дело к этой сеньоре?
    - Очень важное. И ей это должно быть известно лучше, чем нам с вами.
    Алваро, зная, сколь гнусен и презираем был Мартиньо, и решив, что речь шла об уловке некоего завистливого и трусливого соперника, воспользовавшегося этим ничтожеством, чтобы оскорбить или высмеять его, почувствовал приступ ярости, но на мгновение сдержался.
    - У вас какие-то дела с этим человеком? - спросил он у Элвиры.
    - У меня? Никаких, конечно. Я даже не знаю, кто это, - прошептала бледная и дрожащая девушка.
    - Но, бог мой, дона Элвира, почему вы так дрожите? Как вы бледны! Кто этот негодяй, заставляющий вас так страдать? О, ради бога, дона Элвира, не пугайтесь! Я здесь, рядом с вами, и пусть остережется тот, кто осмелится оскорбить нас!
    - Никто не собирается оскорблять вас, сеньор Алваро, - возразил Мартиньо. - Но дело серьезнее, чем вы можете предположить.
    - Сеньор Мартиньо, оставьте, наконец, ваш таинственный тон, и скажите сейчас же, что вам угодно от этой сеньоры.
    - Я могу сказать, но было бы лучше, если бы вы, сеньор, были в неведении.
    - О! У вас тайны! В таком случае заявляю вам, что ни на секунду не покину эту сеньору, и, если вы не желаете сказать, зачем пришли, можете убираться.
    - Ну уж со мной это не пройдет, я не собираюсь терять ни времени, ни труда, ни причитающихся мне пяти тысяч, - последние слова он злобно произнес сквозь зубы.
    - Сеньор Мартиньо, прошу вас не злоупотреблять моим терпением. Если не желаете сказать, зачем пришли, избавьте меня от вашего общества.
    - О, сеньор! - возразил, не смущаясь, Мартиньо, - раз уж вы меня вынуждаете, мне нетрудно исполнить вашу просьбу. С большим сожалением я сообщаю вам, что эта сеньора, которая опирается на вашу руку - беглая рабыня.
    Алваро, прекрасно зная низость и бесстыдство Мартиньо, в первое мгновение остолбенел, услышав этот внезапный подлый донос. Он не мог поверить в это, и, поразмыслив секунду, утвердился в том, что все это бесстыдный фарс, затеянный каким-нибудь недостойным соперником, чтобы разозлить или оскорбить его. Сам Мартиньо, не брезговавший ничем, часто охотно служил орудием мести и сведения счетов, по договоренности или за деньги оказывая такого рода услуги с неизменным усердием. Алваро хорошо знал это, и потому почувствовал лишь отвращение и возмущение таким недостойным поступком.
    - Сеньор Мартиньо, - сурово сказал он, - если кто-то заплатил вам за то, чтобы насмехаться надо мной и этой сеньорой, скажите сколько, и я готов заплатить вдвое, чтобы вы оставили нас в покое.
    Широкое и бесстыдное лицо Мартиньо ничуть не изменилось при этом жестоком оскорблении, и единственное, что он ответил с нескрываемой наглостью:
    - Я повторяю, и весьма громко, чтобы все меня слышали: эта сеньора, находящаяся здесь, - беглая рабыня, и я уполномочен задержать и вернуть ее хозяину.
    Тем временем Изаура, завидев отца, искавшего ее повсюду, оставила руку Алваро, подбежала к Мигелу и упала в его объятия, пряча лицо на его груди и всхлипывая слабым голосом:
    - Какое бесчестье, отец! Я это предчувствовала...
    - Этот человек, если не наглец, то сошел с ума или пьян, - крикнул Алваро, бледный от ярости. - Во всяком случае он должен быть изгнан, как негодяй, из этого общества.
    Некоторые друзья Алваро, схватив Мартиньо, уже были готовы выставить его за дверь, как пьяного или помешанного.
    - Полегче, друзья мои, полегче! - развязно сказал тот, не теряя спокойствия. - Не осуждайте меня, не выслушав до конца. Прежде прочтите это объявление. Я сам могу прочитать его вам, и, если то, что я говорю - ложь, я разрешаю вам плюнуть мне в лицо и выбросить меня из окна.
    Между тем эта ссора начинала привлекать всеобщее внимание, и многочисленные гости, движимые любопытством, теснились вокруг спорящих. Роковая фраза: "Эта сеньора - рабыня!" - громко произнесенная Мартиньо и передававшаяся из уст в уста, от одного к другому с невероятной быстротой уже ходила по всем залам и отдаленным уголкам обширного здания. Слух распространился повсюду, дамы и кавалеры - все, кто там находился, включая музыкантов, привратников и лакеев, толкаясь, устремились в гостиную, где происходили описываемые нами события. Зала была буквально набита людьми, которые изо всех сил напрягали слух. и, вытягивая шеи, старались увидеть и услышать происходящее.
    Посреди этой молчаливой, недоумевающей, ошеломленной, жаждущей сенсации толпы Мартиньо спокойно достал из кармана уже известное нам объявление, развернул и громким резким голосом прочитал его от начала до конца.
    --Очевидно, - продолжал он, закончив чтение, - что приметы неоспоримо сходятся, и только слепой не узнает в этой сеньоре беглую рабыню. Но, чтобы развеять возможные сомнения, остается только проверить, есть ли у нее след ожога над правой грудью. А в этом легко убедиться уже сейчас с разрешения сеньоры.
    Сказав это, Мартиньо с бесподобной развязностью направился к Изауре.
    - Стой, мерзкий шпион! - с негодованием вскричал Алваро и, схватив Мартиньо за руку, отшвырнул его от Изауры так, что тот упал бы на пол, если бы не натолкнулся на людей, тесно сгрудившихся вокруг них. - Стой. Без вольностей! Рабыня она или нет, твои грязные руки не коснутся ее.
    Подавленная ужасом и стыдом, подняв, наконец, лицо, которое она спрятала на груди отца, Изаура повернулась к присутствующим и, сложив клятвенно перед собой руки, в отчаянном волнении воскликнула дрожащим голосом:
    - Нет нужды прикасаться ко мне. Сеньоры, простите! Я совершила низость, недостойный, позорный поступок! Но бог свидетель, меня толкнуло на это жестокое стечение обстоятельств. Сеньоры, то, что говорит этот человек - правда. Я... рабыня!..
    Лицо пленницы покрылось смертельной бледностью, голова бессильно упала на грудь, как срезанная и лилия, гордое тело рухнуло, как мраморная статуя, сорванная ураганом с пьедестала, и она упала бы на пол, если бы Алваро и Мигел заботливо не подхватили ее.
    Рабыня! Это слово, вырвавшееся из груди Изауры, как последний вздох, теперь передавалось из уст в уста ошеломленной толпой и долго разносилось эхом по просторным залам и гостиным, словно зловещий вой полуночных порывов ветра в чаще мрачного бора.
    Этот необычный инцидент произвел на балу эффект разорвавшейся посреди бивуака бочки пороха. В первые мгновения - страх, оцепенение и нечто вроде гнетущего кошмара, затем - возбуждение, переполох, движение и жалобные стоны.
    Алваро и Мигел проводили обессилевшую Изауру в дамский boudoir  и там с помощью некоторых сострадательных дам оказали ей соответствующую случаю помощь. Они не отходили от нее, пока девушка не пришла в себя окончательно. Обеспокоенный и обескураженный Мартиньо шел за ними по пятам и подсматривал с возможно близкого расстояния, опасаясь, как бы у него не отняли добычу.
    Невозможно описать поднявшийся в залах шум, волнение, охватившее всех. Публика была взбудоражена различными и противоположными впечатлениями, разбуженными в умах этим неожиданным разоблачением. Какое возмущение появилось на лицах многих красавиц, принадлежавших к знатным и богатым семьям, когда они узнали, что превзошедшая их всех в красоте, изяществе, талантах и остроумии девушка была всего лишь беглой рабыней! Я не в состоянии рассказать, пусть читатели сами вообразят. Однако, к жестокому разочарованию многих из них, главным образом тех, кто чувствовал себя обиженными учтивостью и почестями, чистосердечно Оказанными некоторыми кавалерами милой незнакомке, примешивалось некоторое затаенное удовлетворение. Они были унижены, но одновременно и отомщены. Те же, кто лелеял надежду или претендовал на любовь Алваро - а были их немало - ликовали, узнав о случившемся, так как благородный юноша невольно стал мишенью для тысяч безжалостных насмешек и острот.
    - Как вам этот раб рабыни? - говорили они. - Какое выражение лица было у бедняги!
    - Обыкновенное. Он, наверняка, выкупит ее и женится. Этот сумасброд способен на любые безумства.
    - А что плохого? У него будет одновременно жена, хорошая кухарка и проворная служанка!
    Слабое утешение! Клеймо неволи не могло заслонить, скорее наоборот, подчеркивало печать превосходства, запечатленную на прекрасном челе Изауры несмываемыми знаками божественного провидения.
    Впечатления кавалеров были совершенно иными. Немногие, очень немногие перестали проявлять живой .интерес и сострадание к несчастной и прекрасной рабыне. О случившемся говорили и обсуждали его во всех залах. Кое-кто, несмотря на очевидность примет и признание Изауры, еще сомневался в очевидности.
    - Нет, эта женщина не может быть рабыней, - говорили они, - здесь какая-то тайна. Когда-нибудь она раскроется.
    - Какая тайна? Случай вполне возможный, к тому же она сама призналась. Но кто этот грубый и бездушный плантатор, который держит в неволе такое прекрасное создание?
    - Наверное, какой-нибудь болван, тупой и скаредный злодей.
    - Если не какой-нибудь султанишка с хорошим вкусом, желающий сохранить ее в своем гареме.
    - Как угодно, но необходимо заставить это животное освободить ее. Не может находиться в хижине женщина, достойная восседать на троне!
    - Только бесчестный Мартиньо, с его сатанинской алчностью мог заподозрить рабыню в этом ангеле! Какое бесстыдство! Я бы его задушил, попадись он мне здесь сейчас!
    А тем временем Мартиньо, который заранее запасся ордером на задержание рабыни и пришел в сопровождении судебного исполнителя, категорически требовал выдачи Изауры. Однако Алваро, употребив свое влияние и авторитет, решительно воспротивился этому и, взяв в свидетели присутствующих, объявил себя поручителем рабыни, обязавшись передать ее владельцу или тому, кто востребует ее по его указанию. Напрасно Мартиньо пытался настаивать, свидетели этой сцены, осмеивавшие и поносившие его, вынудили наглеца замолчать и отказаться от этого намерения.
    - Проклятье! Хотите меня обокрасть! - воскликнул Мартиньо как одержимый. - Мои пять тысяч рейсов! Ах! Мои пять тысяч! Пропали! Пропали!
    Причитая так, он нашел лестницу и, прыгая через ступеньки, рыча от ярости, стремглав выскочил на улицу.

Глава 16

    Первое, что сделал Мартиньо после бала, где провалились его попытки арестовать Изауру, это написал ее хозяину длинное и подробное письмо, в котором сообщал, что ему удалось обнаружить разыскиваемую сеньором рабыню.
    Он обстоятельно описал проведенное им расследование до того самого момента, когда обнаружил ее на публичном балу. Мартиньо превозносил свои сыскные способности и проницательность, утверждая, что если бы не он, никто не смог бы разглядеть рабыню в такой красивой и одаренной девушке. Самым ужасным и лицемерным образом искажая факты и обстоятельства, он описал Леонсио в двусмысленных выражениях, что Мигел обосновался с Изаурой в Ресифе, чтобы спекулировать красотой дочери. Она же, расставляя сети праздным и богатым мальчишкам, в конце концов сумела поймать в них весьма упитанного и теперь поспешно ощипываемого цыпленка. Это был пернамбуканец по имени Алваро, дважды миллионер и тысячу раз тупица, воспылавший к девице сумасшедшей страстью, одураченный и замороченный ею настолько, что собирается обручиться с ней. Он имел глупость привести ее на бал, где ему, Мартиньо, и улыбнулась удача обнаружить беглянку. Он задержал бы ее и уже отправил бы хозяину, если бы не возражения этого сеньора Алваро, который, хоть и узнал, что за птица его богиня, имел возмутительное бесстыдство защитить ее. Используя значительные связи и влияние, которыми он располагал в силу своего положения в обществе, он сумел воспрепятствовать ее задержанию и, став поручителем рабыни, сохранил ее в своей власти вопреки всякому разуму и справедливости, объявив, что вручит ее только самому владельцу. Он полагает, что Алваро попытается освободить девушку, чтобы жениться или сделать ее любовницей, и считает своим долгом довести все это до сведения хозяина рабыни.
    Таково краткое содержание письма Мартиньо, которое отправилось в Рио-де-Жанейро на пароходе вместе с письмом Алваро, в котором тот предлагал выкупить Изауру. Леонсио, обрадованный открытием, по переполненный ревностью и беспокойством из-за сведений, полученных от Мартиньо, поторопился ответить им обоим. И тот же пароход, который привез вызывающий и оскорбительный ответ, предназначавшийся Алваро, доставил письмо, предназначенное Мартиньо и уполномочивавшее того задержать рабыню, где бы она ни находилась. А для большей надежности Леонсио переслал ему специальную доверенность на это и, кроме того, несколько рекомендательных писем от важных лиц начальнику полиции, с тем, чтобы тот оказал Мартиньо содействие в этом деле.
    Мартиньо немедленно отправился в полицию и, представив начальнику все эти бумаги, потребовал, чтобы тот распорядился выдать ему рабыню. При виде документов, которыми был снабжен Мартиньо, начальник понял, что не сможет воспрепятствовать его притязаниям и отдал письменный приказ выдать вышеуказанную рабыню, послав с ним судебного исполнителя и двух полицейских для исполнения этого приказа.
    Таким образом Мартиньо появился перед домом Изауры вооруженным всеми документами, надлежащим образом уполномоченный полицией и в сопровождении конвоя, чтобы вырвать у Алваро желанную добычу.
    - Снова этот негодяй здесь! - прошептал Алваро сквозь зубы при виде входящего Мартиньо. Это был стон бессильной ярости, вырвавшийся из глубины души охваченного скорбным предчувствием юноши.
    - Что вам угодно в этом доме? - спросил Алваро сухим и высокомерным тоном.
    - Сеньор, хорошо зная меня, - ответил Мартиньо, - может более или менее точно угадать, что именно привело меня сюда.
    - Не имею ни малейшего представления, меня скорее удивляет этот полицейский эскорт, с которым вы сюда явились.
    - Ваше удивление пройдет, когда вы узнаете, что я пришел получить беглую рабыню по имени Изаура, которая уже давно была мною разоблачена на балу, на котором присутствовали и вы, сеньор. Я должен был отправить ее владельцу в Рио-де-Жанейро, но вы воспрепятствовали этому без какой бы то ни было заслуживающей внимания причины и удерживаете ее по сей день в своей власти противозаконно.
    - Помолчите, сеньор Мартиньо! Мне кажется, вы не компетентны в вопросах юрисдикции и не можете по своему усмотрению распоряжаться судьбами людей. Вам хорошо известно, что я поверенное лицо этой рабыни, и она находится под моим покровительством в рамках закона и с согласия властей.
    - Срок ваших законных полномочий истек, если только можно называть законным ваше самоуправство. К тому же вы, сеньор, не представили никаких доказательств в защиту этой беглой рабыни. И кроме того, - продолжал Мартиньо, показывая бумагу, - вот окончательный приказ начальника полиции выдать упомянутую рабыню. Этому нельзя препятствовать, не нарушив закона.
    - Как я вижу, сеньор Мартиньо, - сказал Алваро, быстро просматривая бумагу, врученную ему Мартиньо, - вы еще не отказались от своего недостойного замысла, став за мизерную сумму послушным орудием палача несчастной женщины. Подумайте, и вы поймете, что эти низкие действия могут лишь вызвать всеобщее отвращение к вам.
    Ощущая поддержку полиции, Мартиньо посчитал возможным казаться суровым и надменным, поэтому он ответил с невозмутимым хладнокровием:
    - Сеньор Алваро, я пришел в этот дом только для того, чтобы именем закона потребовать выдачи беглой рабыни, укрывающейся здесь, а не затем, чтобы выслушивать обвинения, которые вы не имеете права выдвигать против меня. Потрудитесь исполнить то, что предписывает вам закон и диктует здравый смысл, если не хотите, чтобы я воспользовался моим правом...
    - Каким правом?!
    - Обыскать этот дом и забрать рабыню силой.
    - Убирайся, жалкий шпион, - с негодованием воскликнул Алваро, не в силах больше сдерживать свой гнев. -Прочь с моих глаз, если не хочешь дорого заплатить за свою наглость!
    - Сеньор Алваро!.. Подумайте, что вы делаете!
    Доктор Жералдо, понимавший всю опрометчивость поведения своего друга, до этого момента из осторожности сохранявший молчание, увидев, что гнев и безрассудство Алваро переходят всякие границы, посчитал своим долгом вмешаться. Приблизившись к нему, он взял его за руку и тихо сказал:
    - Что ты делаешь, Алваро? Разве ты не понимаешь, что излишней горячностью ты можешь скомпрометировать себя и лишь осложнить положение Изауры? Осторожнее, друг мой.
    -

- Вы весьма изобретательны, - заметил Алваро, улыбаясь, - но те, кто ее видел, конечно, не поверят вам. Впрочем, остается еще один момент, сеньор Мартиньо, - признание, сделанное ею публично. Из этого будет трудно выпутаться.
    - Что же трудного! Сошлемся на то, что она подвержена припадкам истерии и неврастении.
    - Браво, сеньор Мартиньо, я полностью доверяю вашей сообразительности и предприимчивости. А дальше?
    - А дальше я сообщу все это начальнику полиции, заявив ему, что не имею больше никакого отношения к этому делу, и передам полномочия какому-нибудь следователю или лесному капитану, который пожелает заняться этим расследованием. Одновременно напишу владельцу рабыни, сообщив ему о моей ошибке, в результате чего он, наверняка, перестанет искать ее здесь и нацелит свой интерес на другие штаты. Как вы находите мой план?
    - Великолепно. Так не будем терять времени, сеньор Мартиньо.
    - Я ухожу, и не более чем через два часа вернусь сюда, чтобы доложить вам о результатах моих действий.
    - Нет, я не могу здесь долго задерживаться. Жду вас у себя дома, там и получите обещанную вам сумму.
    - Можете идти, - сказал Мартиньо судебному исполнителю и полицейским, стоявшим у калитки сада. - Нет больше необходимости в вашем присутствии! Нет сомнения, - продолжал он про себя, - ставки удваиваются, как в ландскнэ. Эта рабыня - золотая жила и, как мне кажется, еще не иссякшая, - и он удалился, удовлетворенно потирая руки.

    - Ну, что же ты ему предложил, дорогой Алваро? - спросил Жералдо, едва Мартиньо вышел из комнаты.
    - Деньги, - ответил Алваро, - мое предложение привело к желаемому результату, и даже большему, чем я ожидал.
    Алваро вкратце рассказал своему другу о сделке, заключенной с Мартиньо.
    - Какой презренный и подлый тип этот Мартиньо! - воскликнул Жералдо. - Можно ли ему доверять? И ты думаешь, Алваро, что, поступив таким образом, ты добился успеха?
    - Не многого, однако кое-чего я все же смог добиться. По крайней мере, мне удалось на некоторое время отсрочить удар и, как говорится, дорогой Жералдо, пока плеть взлетает - спина отдыхает. Надеюсь, что Леонсио, убежденный в том, что его рабыни нет в Ресифе, будет искать ее по всей стране, а она спокойно поживет здесь, под моим покровительством, защищенная от преследователей и дурного обхождения жестокого хозяина. А у меня будет время изыскать средства и собрать доказательства и документы для обоснования ее права на свободу. Пока что мне этого достаточно, что же касается остального, раз уж ты считаешь мое дело совершенно безнадежным, божественное провидение научит меня, как поступить.
    - Как ты ошибаешься, мой бедный Алваро! Думаешь, что, устранив Мартиньо, ты хоть на время освободил ее от преследований владельца? Какая близорукость! В доносчиках, падких на легкую добычу, которые за пять тысяч рейсов - а для этих негодяев это баснословная сумма - пустятся на розыски беглой рабыни, поверь, недостатка не будет. Особенно сейчас, когда Мартиньо поднял переполох, и это дело получило широкую огласку. Вместо одного появится сто Мартиньо, преследующих прекрасную беглянку, каждый из них, не задумываясь, последует его примеру.
    - Ты очень мнителен, Жералдо, и всегда видишь только мрачные перспективы. Вполне возможно, что ложь, изобретенная Мартиньо, возымеет, свое действие, и никто больше не вздумает заподозрить в Изауре ту беглую рабыню. А если мой план удастся, мне будет безразлично, сколько ищеек пустятся за ней по свету. В любом случае я получаю отсрочку, что мне сейчас очень выгодно.
    - Ну, хорошо, Алваро, действуй, раз уж так случилось. Но, по-моему, подобное поведение недостойно тебя. Этим поступком ты оправдываешь те оскорбительные эпитеты, которыми наградил тебя Леонсио в письме. Ведь ты в самом деле становишься "соблазнителем и укрывателем чужих рабынь".
    - Прости меня, дорогой Жералдо. Я не могу согласиться с тобой. Это не обычный случай, ведь мы с Изаурой оказались в совершенно исключительных обстоятельствах. Я не соблазняю и не скрываю чужую рабыню, я защищаю ангела и спасаю невинную жертву от преследований палача. Мотивы, что движут мной, и качества человека, ради которого я это делаю, облагораживают мой поступок и оправдывают меня перед моей совестью.
    - Ну ладно, Алваро. Делай, что хочешь. Не знаю, как тебя отговорить от поступков, которые считаю не только неосторожными, но, сказать тебе откровенно, смешными и недостойными тебя.
    Жералдо не мог скрыть недовольства, которое вызывала в нем эта слепая, неуправляемая страсть, толкавшая его друга к действиям, представлявшим его в глазах общества смехотворным сумасбродом и беспримерным безумцем. Поэтому Жералдо не только не помог ему своими советами и не порекомендовал, как добиться свободы Изауры, но и настойчиво и последовательно пытался отговорить от такого рискованного предприятия, представляя дело еще более трудным, чем оно было в действительности. Если бы это было в его власти, он сейчас же вручил бы Изауру ее господину, лишь бы избавить Алваро от ужасного искушения, толкавшего юношу на путь самого нелепого безрассудства.

- Не могу забыть, потому что угрызения совести постоянно оживляют в моей памяти видение того вечера. Горе - плохой советчик, оно приводит в замешательство и омрачает разум. Я вас любила, люблю, и любовь моя возрастает. Простите мне это признание. Это, конечно, дерзко звучит в устах рабыни.
    - Говори, Изаура, говори всегда, что любишь меня. Если бы я мог всегда слышать от тебя эти слова.
    - Теперь можно сказать, что это была грустная любовь, любовь рабыни, любовь без будущего и надежд. Но я испытала счастье быть любимой сеньором, и это возвысило меня в собственных глазах. Ваша любовь облагораживала мое существование и заставляла меня забыть мое униженное положение. Я боялась, что, открыв вам правду, навсегда потеряю вашу благосклонность, столь живительную для моей души. Простите, мой господин, простите несчастную рабыню, имевшую безумную смелость полюбить вас.
    - Изаура, оставь свои сомнения, не надо так унижаться. Эти речи порочат твои ангельские уста. Ты любишь меня, и я люблю тебя, потому что нахожу тебя достойной моей любви, чего же еще ты хочешь? Ведь я полюбил тебя,- не ведая о тайне твоего рождения. Я полюбил тебя, покоренный твоим природным очарованием, когда же я узнал, какой тяжелый груз несчастий и страданий ты безропотно несешь в сердце, я почувствовал, что боготворю тебя, преклоняюсь перед величием твоей души.
    - Вы любите меня, и эта мысль еще больше меня мучит! Зачем вам эта любовь, если мне не выпало счастья быть вашей рабыней, и я неизбежно должна умереть в руках моего палача...
    - Никогда, Изаура! - воскликнул Алваро, приходя в необычайное возбуждение. - Мое счастье, спокойствие, жизнь, я всем пожертвую, чтобы освободить тебя из лап этого гнусного тирана. Если земное правосудие не поможет мне в этом благородном и великодушном предприятии, моими руками свершится небесный суд!
    - О! Сеньор Алваро! Не жертвуйте собой ради бедной рабыни, не заслуживающей ваших забот. Предоставьте меня моей жестокой судьбе. Я и так счастлива тем, что заслужила любовь такого благородного и любезного кавалера, как вы. Это воспоминание всегда будет поддерживать меня, и вечно будет мне утешением в моих несчастьях. Но я не могу допустить, чтобы из-за такой безмерной любви к рабыне пострадали ваши репутация и состояние.
    - Сжалься, Изаура, не мучь меня больше, произнося это проклятое слово. Зачем оно не сходит с твоих уст! Рабыня, ты!.. Нет, ты не рабыня, никогда ей не была и никогда не будешь. Разве может тирания одного человека или целого общества сделать рабским существом и обречь на угнетение ту, что бог сотворил ангелом, достойным всеобщего уважения и поклонения? Нет, Изаура, я сумею возвести тебя на достойное, небом предназначенное тебе место. В этом я надеюсь на защиту справедливого господа нашего, так как хлопочу об одном из его ангелов.
    Даже после бала, где он узнал, что Изаура всего лишь рабыня, Алваро не перестал обращаться с ней с уважением, почтением и деликатностью, как с девственницей, занимающей самое высокое положение в аристократическом обществе. Он поступал так в соответствии с исповедуемыми им высокими принципами, благородными, тонкими чувствами и порывами своей души. Целомудрие, невинность, талант, добродетели и несчастья всегда были для неге святыми и достойными уважения, при этом ему было безразлично, о ком шла речь - о принцессе или о рабыне.
    Его любовь была так же целомудренна и чиста, как и ее предмет, и у него даже не мелькнуло мысли воспользоваться тяжелым и униженным положением своей возлюбленной, чтобы осквернить ее непорочную чистоту. Никогда более смелый жест или менее целомудренное слово Алваро не вызвали румянец смущения на лице пленницы, и его губы даже слегка не коснулись в поцелуе девственных и целомудренных ланит. Лишь после настоятельных и неоднократных просьб Изауры, он позволил себе обращаться к ней на "ты", но только наедине.
    Лишь теперь Алваро, произнеся последние слова, охваченный самым нежным и пылким волнением, обвил рукой стан Изауры и ласково прижал ее к сердцу.
    Оба они были зачарованы сладостью этого первого любовного объятия, когда услышали шум остановившего у садовой калитки экипажа. Тут же раздавшийся громкий возглас: "Эй, есть тут кто-нибудь!" - заставил их вздрогнуть.
    Тотчас же в комнату вошел форейтор Алваро - и сообщил, что его спрашивают приезжие.
    - Боже мой! Что бы это могло значить! Неужели опять проклятые ищейки? - подумал Алваро и, обращаясь к Изауре, сказал:
    - Тебе лучше удалиться, друг мой. Неизвестно, кто это, не нужно, чтобы тебя лишний раз видели.
    - Ах, я только и гожусь на то, чтобы причинять беспокойство, - прошептала Изаура, удаляясь.
    Минуту спустя в комнату уверенно вошел элегантный и красивый молодой человек, одетый со всей изысканностью, обнаруживающей богатые и аристократические замашки. Но, несмотря ка красоту, в лице его, как у Люцифера, было нечто зловещее и жестокое, а мрачный взгляд внушал ужас и отвращение.
    - Уж этот наверняка не сыщик, - подумал Алваро и, указывая пришедшему на стул, сказал, - Не угодно ли присесть? И будьте любезны, скажите, что вам угодно от вашего покорного слуги.
    - Простите, - ответил ему кавалер, внимательно осматривая комнату, - я желал бы говорить
не с вами, сеньор, а с живущим в этом доме мужчиной или с его дочерью.
    Алваро вздрогнул. Было очевидно, что этот молодой человек, хоть и совершенно не походил на сыщика, разыскивал Изауру. Все же, желая убедиться, справедлива ли его догадка, прежде чем позвать хозяев дома, он решил выведать намерения посетителя.
    - И все же, - ответил Алваро, - поскольку я уполномочен хозяевами дома заниматься всеми их делами, вы; сеньор, можете обратиться ко мне и сообщить, что вам от них угодно.
    - Пожалуйста, сеньор. Я готов, несколько не делаю никакой тайны из моих намерений. Будучи почти уверен, что здесь скрывается беглая рабыня, по имени Изаура, я пришел арестовать ее...
    - В этом случае вам надлежит договориться со мной, так как я поручитель этой рабыни.
    - А-а! Значит это вы и есть - сеньор Алваро!
    - К вашим услугам.
    - Хорошо. Очень рад встретить вас здесь. Так знайте, я Леонсио Гомеш да Фансека, законный владелец этой рабыни.
    - Леонсио! Хозяин Изауры! - Казалось, вся тяжесть этого страшного и зловещего сообщения разом обрушилась на Алваро. Онемев от изумления, он несколько мгновений созерцал этого мрачного мужчину, вставшего у него перед глазами неумолимым и грозным призраком князя тьмы, готовясь вцепиться в жертву, чтобы увлечь ее в ад. Холодный пот выступил у него на лбу, и жгучая тоска пронзила сердце.
    - Это он!.. Этот палач! Ах, бедная Изаура! - скорбным эхом отозвалось в его охваченной леденящим отчаянием душе.

- Когда угодно. Здесь находятся судебный исполнитель и полицейские, только что вернувшиеся оттуда, и никто лучше них не поможет вам, сеньор, арестовать ее, если вы признаете, что там скрывается ваша беглая рабыня.
    - Мне только необходимо, чтобы вы, сеньор, наложили свою резолюцию на этом исполнительном листе, - сказал Леонсио, вынимая исполнительный лист на Мигела. - Следует наказать мошенника, осмелившегося сбить с пути истинного и похитить у меня рабыню.
    Начальник, не раздумывая, удовлетворил просьбу Леонсио, который, не мешкая, в сопровождении небольшого конвоя, поместившегося в его экипаже, отправился в дом Изауры, где мы оставили его наедине с Алваро.
    Положение Алваро было не только драматичным, оно было просто отчаянным. Его соперник стоял перед ним, вооруженный бесспорным правом унизить, раздавить его и, кроме того, разбить его сердце, отняв у него обожаемую возлюбленную. Кумир его души будет отдан на поругание разнузданным страстям распутного господина, если только не принесен в жертву его ярости. У него не было иного выхода, кроме как безропотно подчиниться удару судьбы и, сложив руки, оставаться безмолвным свидетелем того, как беззащитное ангельское создание, единственная среди стольких красавиц, заставившая его сердце биться в волнении самым страстным и чистым чувством, будет закована в железо и предана бичу палача.
    Такова прискорбная случайность, свидетелями которой мы оказались, обусловленная абсурдным и бесчеловечным сводом законов.
    Развратный, разнузданный палач предстает гордым и надменным властелином, пользующимся поддержкой закона, власти, права и силы, вонзающим свои когти в добычу - объект его алчности или ненависти; он беспрепятственно может обладать или уничтожить ее, тогда как человек с благородным сердцем и великодушными побуждениями растоптан, парализован и не может протянуть руку помощи невинной и благородной жертве, которую желал бы защитить. Таким образом, в результате противоестественного заблуждения закон вооружает порок и препятствует и добродетели.
    Итак, Алваро стоял перед Леонсио, как осужденный перед палачом. Жестокость судьбы со всей силой сдавила его, не позволяя даже шелохнуться.
    Леонсио, захлебываясь от ярости и ревности и пользуясь выгодами своего положения, решил отомстить сопернику не с благородством дворянина, но унизив его грязными оскорблениями.
    - Мне известно, что вы, сеньор, - сказал Леонсио в продолжении диалога, прерванного нами в предыдущей главе, - уже давно удерживаете эту рабыню в своей власти, нарушая законы, вводя власти в заблуждение ложными свидетельствами, которые вы сами не в состоянии доказать. Однако, я сам приехал с тем, чтобы отстоять свои права и расстроить ваши низкие планы.
    - Вы не правы, сеньор. Я защищал и открыто защищаю рабыню от насилия хозяина, собирающегося стать ее палачом, вот и все.
    - Вот как! Ну, теперь я буду знать, что всякий может похитить раба под предлогом его защиты. Кто может законно следить за обращением с рабами? Оказывается, кто угодно, только не хозяин!
    - Ваша милость изволит насмехаться, я же заявляю вам, что не имею намерений ни насмехаться, ни выслушивать ваших насмешек. Признаюсь вам, что очень хотел бы освободить эту рабыню, потому что желаю собственного счастья и готов сделать для этого все возможное и даже невозможное. Я уже предлагал вам деньги и снова предлагаю их. Я заплачу сколько угодно... Дам вам целое состояние за эту рабыню. Назовите сумму.
    - Эта рабыня бесценна. Даже за все золото мира я не буду продавать ее.
    - Но это варварский каприз, безнравственная жестокость...
    - Пусть каприз, если вам так угодно, разве я не вправе иметь капризы, не посягая при этом на чужое имущество? Разве не каприз вашей милости заполучить се? Но ваш каприз посягает на мои права, а этого я не могу допустить.
    - Но мой каприз благороден и милосерден, а ваш - тирания, если не сказать низость. Вы, уважаемый сеньор, омрачаете ее жизнь несмываемым позором, удерживая ее в рабстве, оскорбляете неуважением могилу вашей матушки, которая с такой нежностью вырастила и прекрасно воспитала эту рабыню, сделав ее достойной свободы. Более того, она намеревалась подарить ей эту свободу, но не для того, чтобы ублажать капризы вашей милости. И конечно там, на небесах, она проклинает вас, и вся Вселенная присоединяется к ее проклятию, обличая того, кто держит в самой постыдной неволе творение, полное добродетели, талантов и красоты.
    - Довольно, сеньор! Теперь я буду знать, что рабыня имеет право быть свободной уже потому, что красива и талантлива. Так знайте и вы, велеречивый сеньор, что если моя матушка вырастила эту девчонку не для того, чтобы удовлетворять мои капризы, то тем более не для того, чтобы удовлетворять ваши, вас она никогда не знала. Сеньор Алваро, если желаете иметь любовницей какую-нибудь рабыню, поищите себе другую, купите ее, что же касается этой, то можете оставить всякую надежду.
    - Сеньор Леонсио, вы, кажется, забыли, где вы и с кем говорите. Вы думаете, что говорите с управляющим или рабом в своем поместье. Требую, чтобы вы сменили тон!
    - Довольно, сеньор. Оставим напрасные споры. Я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши поучения. Единственное, чего я хочу, так это выдачи рабыни. И не вынуждайте меня прибегать к необходимости забрать ее силой.
    Алваро, обезумевший от этих грубых и жестоких оскорблений, потерял всякую осторожность и хладнокровие.
    Осознав, что ему остался единственный выход из этого безнадежного положения - убить своего противника либо умереть от его руки, и повинуясь своему гневу и отчаянию, он вскочил со стула, на котором сидел, схватил Леонсио за отвороты сюртука и, с силой тряся его, закричал, потеряв от бешенства самообладание:
    - Палач! Твоя рабыня здесь! Но прежде чем ты сможешь забрать ее, ты мне ответишь за нанесенные мне оскорбления, слышишь?! Или ты думаешь, что и я твой раб?!
    - Ты с ума сошел, приятель! - воскликнул испуганный Леонсио. - В нашей стране запрещены дуэли!
    - Какое мне дело до законов! Для благородного человека честь превыше любых законов, и если ты не трус, думаю...
    - На помощь, убивают... - крикнул Леонсио, освобождаясь из рук Алваро и устремляясь к двери.
    - Подлец! - рявкнул Алваро, скрестив руки и заскрежетав зубами от ярости, с презрительной усмешкой на бескровном лице.
    В то же мгновение, привлеченные шумом, в комнату вбежали Изаура и Мигел в одну дверь и судебный исполнитель с полицейскими в другую.
    Слух Изауры был обострен, из глубины дома она услышала разгоревшуюся ссору и сразу поняла, что происходит.
    Она почувствовала, что все погибло, и бросилась, чтобы воспрепятствовать Алваро, готовому совершить из любви к ней безрассудный поступок.
    - Я здесь, сеньор! - с достоинством произнесла она, представ перед своим хозяином.
    - Вот они! Это они! - воскликнул Леонсио, указывая полицейским на Изауру и Мигела. - Арестуйте их! Арестуйте их!
    - Уйди, Изаура, уйди, - шептал Алваро дрожащим и слабым голосом, бросаясь к пленнице. - Не отчаивайся, я не покину тебя! Доверься всевышнему и моей любви.
    Часом позже Алваро принимал у себя Мартиньо. Тот явился, довольный собой, полный тщеславия и прыти, чтобы отчитаться в своих делах и горя желанием положить в карман условленную сумму.
    - Десять тысяч! - думал он по дороге. - Это целое состояние! Теперь-то я смогу жить припеваючи! Прощайте, грязные скамьи Академии! Прощайте, засаленные книги, которые я так долго и безрезультатно листал! Я вас выброшу за окно, вы мне больше не нужны. Мое будущее обеспечено. Скоро я стану капиталистом, банкиром, командором, бароном, тогда все узнают, на что я способен! - И, изобретая ростовщические и биржевые махинации, Мартиньо уже в сотни раз увеличивал в своем воображении эту сумму.
    - Мой дорогой сеньор Алваро, - начал он сразу же, без лишних вступлений, - все устроено согласно вашим желаниям. Вы, сеньор, можете спокойно жить с милой беглянкой. С этого момента никто вас больше не побеспокоит. Ваши действия в этом деле воистину были разумными и правильными. Они достойны такого честного и великодушного сердца, как ваше. Невозможно вообразить большую несправедливость! Такая изнеженная и одаренная девушка в неволе! Вот письмо, которое я написал этому тупому султанишке. Я придумал для него разные небылицы, которые окончательно собьют его с толку.
    Говоря это, Мартиньо развернул письмо и уже начал читать, но Алваро нетерпеливо перебил его.
    - Довольно, сеньор Мартиньо, - неприязненно заметил он, - дело сделано, мне больше не нужны ваши услуги.
    - Как сделано?!
    - Рабыня возвращена ее господину.
    - Возвращена! Но это невозможно!
    - Однако это суровая правда, если желаете узнать подробности, идите в полицию и наведите там справки.
    - А мои десять тысяч?
    - Думаю, что я больше не должен вам ничего. - Мартиньо издал отчаянный вопль и выбежал из дома Алваро с такой поспешностью, что, казалось, он скатился вниз по ступеням.
    Описать жалкое состояние, в котором оказалась эта презренная личность - предприятие, за которое я не берусь. Пусть читатели сами вообразят себе эту тягостную картину.
    Голодный пес, погнавшись за тенью, выпустил кусок мяса и остался без добычи.

Глава 20

    В то время как Роза и Андрэ, весело болтая, стирали пыль с мебели в гостиной, очень грустная и вызывающая сострадание сцена происходила в мрачном помещении рабов, где Изаура находилась в заключении уже два месяца, сидя на каторжной колодке, прикованная цепью за нежную, лилейную ножку.
    Мигела ввели туда по приказу Леонсио, чтобы он сообщил дочери о намерениях господина и уговорил ее принять предложенный им союз. Эти два безропотных создания, бледные, измученные, подавленные несчастьями, запертые в узкой и мрачной коморке, являли собой достойную сожаления драматическую картину. Встретившись после двух долгих месяцев разлуки еще более угнетенные и жалкие, они упали в объятия друг друга и, не в силах сдерживать рыданий, оплакивали свою горькую долю.
    - Да, дочка. Необходимо принести эту жертву. К несчастью, это единственное доступное нам средство. Только при этом условии откроются двери твоей печальной темницы, где ты томишься уже два долгих месяца. Конечно, это неслыханная жертва для твоего сердца, но она несравнима, с мучительной неволей, которой хотят тебя убить.
    - Да, отец. Палач дает мне выбрать одну из двух пыток, но я еще не знаю, какая из них мучительнее и оскорбительнее. Говорят, я красива, воспитана как богатая наследница. Мне внушили глубокое уважение к самой себе, чувство собственного достоинства и целомудрия. Я рабыня, которая заставляет многих богатых прекрасных девушек терзаться завистью. Я обладаю незаурядной привлекательностью тела и ума, и для чего все это? Боже мой! Чтобы из прихоти рабовладельца подарить себя жалкому уроду! Возможно ли более жестокое и оскорбительное издевательство?!
    Отчаянный и зловещий взрыв смеха сквозь слезы сотрясал тело Изауры и отзывался хохочущим эхом в мрачном помещении, как пронзительный крик ночной птицы в заброшенном склепе.

     - Ты преувеличиваешь! Успокой свое истерзанное страданиями воображение. Время вылечит все. Терпение и покорность помогут тебе привыкнуть к новой жизни, несомненно гораздо более сносной, чем этот ад заточения. Мы сможем еще насладиться, если не счастливыми, то, по крайней мере, спокойными и безбедными днями, если ты согласишься.
    - Я могу обрести спокойствие только в могиле, отец. Кроме двух предоставленных мне на выбор пыток, я вижу еще один путь, вызывающий у меня утешительные мысли, хотя это крайнее средство, которое господь дает несчастным, оказавшимся в безысходном положении.
    - Ты, конечно, говоришь о смирении, дочка?
    - Ах, отец! Когда смирение невозможно, остается только смерть...
    - Замолчи, дочь! Не богохульствуй, не говори безумных слов. Ты нужна мне живая, я так хочу. Решишься ли ты покинуть своего отца одного в этом мире, в старости и нищете на произвол судьбы? Что будет со мной в плачевном положении, в котором ты бросаешь меня?..
    - Прости меня, мой добрый, мой любящий отец. Только в крайнем случае я прибегну к этому средству. Я знаю, что должна жить для моего отца и хочу этого, но почему я должна выходить замуж за урода?! О! Это невероятное издевательство и бесчестье! Пусть меня держат в самой жестокой неволе, заставляют работать в поле с мотыгой в руках, босую, одетую в рубище, пусть меня наказывают, обращаются как с самой последней рабыней, но из сострадания пощадите меня, отец, избавьте от этой постыдной жертвы!
    - Белшиор не так уродлив, как тебе кажется. Кроме того, со временем ты привыкнешь к нему. Ты давно не видела его, последнее время он изменился к лучшему, он еще достаточно молод. Теперь ты его не узнаешь, у него уже не такая неприятная внешность, его манеры стали менее грубы. Соберись с духом, дочка, когда ты выйдешь из этой страшной темницы, воздух свободы вернет тебе радость и спокойствие, и даже с предназначенным тебе мужем ты сможешь жить счастливо...
    - Счастливо! - воскликнула Изаура с горькой усмешкой. - Не говорите мне о счастье, отец. Если бы мое сердце, по крайней мере, было свободно, как раньше... Если бы я никого не любила! О! Нет нужды, чтобы он любил меня, нет. Для меня было бы неземным счастьем, если бы он пожелал владеть мной как рабыней. Этот ангел доброты, напрасно предпринявший свои усилия, великодушно спасая меня из пучины рабства. И я была бы тогда счастливее во сто крат, чем став женой этого жалкого человека, за которого меня хотят выдать. Но горе мне! Могу ли я еще думать о нем? Станет ли он, знатный и богатый сеньор, вспоминать бедную и несчастную рабыню!
    - Ах, дочка, не думай больше об этом человеке, выбрось его из головы, откажись от этой сумасшедшей любви, советую тебе и прошу тебя об этом.
    - Почему, отец? Как могу я отплатить такой неблагодарностью этому благородному человеку?
    - Но ты больше не можешь рассчитывать на него и на его любовь.
    - Почему? Разве он забыл меня?
    - Твое жалкое положение не позволяет тебе любить столь высокопоставленного сеньора, тебя отделяет от него пропасть. Любовь, которую ты вызвала в нем, была всего лишь мимолетным капризом, прихотью господина. Мне очень тяжело говорить тебе это, Изаура, но это, к сожаленью, правда.
    - Ах, отец, что ты говоришь? Если бы ты знал, как мне больно слушать твои слова! Оставь мне, по крайней мере, это иллюзорное утешение, позволь думать, что он любил меня, что еще любит. Зачем ему обманывать бедную рабыню?
    - Я бы очень хотел избавить тебя от этого разочарования, но лучше, если ты будешь знать все. Этот молодой человек... Ах, дочка, укрепи свое сердце и приготовься к жестокому удару.
    - Что случилось с этим молодым человеком? - нерешительно и тревожно спросила Изаура. - Говори, отец, он умер?
    - Нет, дочка, нет... Он женился.
    - Женился! Алваро женился! О! Нет, это невозможно! Кто тебе сказал это, отец?
    - Он сам, Изаура. Прочитай это письмо.
    Дрожащей, похудевшей рукой Изаура взяла письмо и пробежала его блуждающим взором. Прочитав письмо, она не проронила ни слова, ни слезинки. Смертельно бледная, с застывшим лицом, приоткрытым ртом, онемевшая, неподвижная, долго она сидела, словно жена Лота, созерцавшая пламя, пожирающее проклятый город. Наконец, в полном отчаянии, она упала на грудь отцу, содрогаясь от рыданий.
    Эти обильные слезы успокоили ее, она подняла голову, вытерла глаза и, казалось, обрела спокойствие, но спокойствие ледяное, зловещее, гробовое. Казалось, душа ее раздавлена силой этого безжалостного удара, и от Изауры остался только призрак.
    - Я умерла, отец... Я всего лишь труп! Делайте со мной все, что хотите...
    Это были единственные слова, которые она произнесла слабым печальным голосом и поднялась с отсутствующим видом.
    - Пойдем, дочка, - сказал Мигел, целуя ее в лоб. - Не падай духом, ты должна жить, я надеюсь, что ты будешь счастлива.
    Мигел, обладавший робкой душой, добрым и впечатлительным сердцем, однако полностью чуждым сильных страстей, не мог оценить той жертвы, на которую он обрекал свою дочь. Рассматривая счастье скорее сквозь призму интересов практической жизни, а не как радости и потребности сердца, он лелеял искренние надежды на спокойные и счастливые дни для своей дочери и не понимал, что подвергая ее такому бесчестью, унижая ее душу, он разбивал ее сердце. Он хотел, чтобы она жила и не понимал, что сей

Глава 21

    - Леонсио, - спросила Малвина на следующий день поутру, - ты все подготовил, чтобы устроить эту свадьбу сегодня же?
    - Кажется, ты задаешь мне этот вопрос уже в сотый раз, Малвина, - ответил Леонсио, улыбаясь. - Итак, я в сотый раз тебе отвечу, что со своей стороны я сделал все необходимое. Еще вчера я послал раба в Кампус, скоро прибудет сюда нотариус, чтобы со всей скрупулезностью составить законный документ об освобождении Изауры, и священник, чтобы совершить торжественный обряд бракосочетания. Как видишь, я ничего не забыл. Надеюсь, они не опоздают, а ты, Малвина, распорядись, чтобы убрали часовню подобающим образом для венчания, которого ты, кажется, желаешь с большим пылом, - прибавил он с усмешкой, - чем когда-то своего собственного.
    Малвина вышла из гостиной, оставив Леонсио в компании еще не известного нам лица по имени Жорже, тоже находившегося там. Сказать, что это был бездельник, значило ничего не сказать о нем.
    Этот род людей имеет много разновидностей, а каждая особь - свой особенный цвет и форму. Этот был видным мужчиной, остроумным, услужливым, чрезвычайно учтивым и приветливым, то есть обладал всеми непременными качествами настоящего паразита. Жорже не жил соком и тенью одного дерева, он прыгал с одного на другое, и, таким образом, путешествовал на большие расстояния. Это было великолепно рассчитано, и давало ему возможность вести разнообразный и веселый образ жизни, одновременно делая его общество менее докучливым и утомительным для его многочисленных друзей. Он водил знакомство и поддерживал приятельские отношения со всеми плантаторами по берегам Параибы от Сан Жоан да Барра до Сан Фиделис. Если верить его словам, он всегда имел множество хлопот и устраивал тысячи важных дел, но в любую минуту был готов оставить их ради приглашения кого-нибудь из своих друзей провести недельку-другую в его компании.
    Поселившись на фазенде Леонсио после его разрыва с Малвиной, Жорже служил прекрасным утешением хозяину в его одиночестве. Он составлял ему компанию не только за столом, в игре и на охоте, но и развлекал его, рассказывая забавные и скандальные анекдоты, одобрял его безумства и сумасбродные выходки, льстил его извращенным пристрастиям, тоща как Леонсио, считавший его своим искренним другом, сделал гостя поверенным своих тайн и сообщал ему самые затаенные мысли, коварные планы и самые деликатные семейные тайны.

нелепый борец за свободу чужих рабынь, обещавший оспаривать у меня Изауру при любых обстоятельствах, раз и навсегда оставит свои вздорные притязания. Видишь, Жорже, сколько казалось бы неразрешимых проблем улаживает эта свадьба.
    - Действительно, план вызывает восхищение, Леонсио! - высокопарно воскликнул Жорже. - Будучи человеком здравомыслящим, ты обладаешь трезвым рассудком! Если бы ты занялся политикой, уверяю, ты играл бы выдающуюся роль, был бы крупнейшим государственным деятелем. Этому новоявленному Дон-Кихоту, поборнику свободы, защитнику чужих рабынь, если они красивы, останется только одно - сражаться с ветряными мельницами. Мы вволю посмеемся над его обманутыми надеждами, если ему еще взбредет в голову продолжать свои шутовские потуги.
    - Думаю, этого не произойдет, но если бы он осмелился появиться здесь, мы изрядно позабавились бы.
    - Сеньор, - сказал Андрэ, входя в гостиную, - у ворот несколько всадников, они просят позволения спешиться и войти.
    - Да, я знаю, - сказал Леонсио, - это люди, за которыми я посылал, викарий и нотариус, ну и другие... Хорошо! Теперь у нас все готово. Они прибыли раньше, чем я ожидал. Андрэ, скажи им: пусть войдут, я жду их.
    Андрэ вышел, Леонсио позвонил, и появилась Роза.
    - Роза, - сказал он ей, - сейчас же иди и позови сеньору Малвину, Изауру, сеньора Мигела и сеньора Белшиора. Они должны быть готовы к церемонии. Пора приступать к официальной части.
    - Мне жаль, что этот фарс подходит к концу, - сказал Леонсио своему другу. - Однако следует сыграть его с блеском и торжественностью. Пусть думают, что мне очень приятно удовлетворить каприз Малвины. Прекрасный случай для того, чтобы ввести ее в заблуждение, пользуясь ее доверчивостью. Между нами говоря, это замужество - всего лишь насмешка. Я абсолютно уверен, что Изаура всем сердцем презирает этого жалкого идиота, который будет только называться ее мужем. А я подожду до лучших времен, и, полагаю, мои надежды не обманут меня.
    - В свою очередь я ничуть не сомневаюсь в успехе столь замечательно задуманного предприятия.
    Едва Жорже произнес эти слова, как в дверях гостиной появился красивый молодой кавалер, в элегантном дорожном костюме, в сопровождении четырех спугников. Леонсио, уже торопившийся встретить и приветствовать прибывших, замер на месте.
    - О! Этих я не ждал! - прошептал он про себя. - Если не ошибаюсь... Алваро!
    - Сеньор Леонсио! - приветствовал его кавалер.
    - Сеньор Алваро, - ответил Леонсио, - кажется, так? Имею честь принимать вас в моем доме.
    - Да, сеньор. К вашим услугам.
    - Ах! Очень рад... Не ждал вас... Извольте присесть. Так вы решили прогуляться по нашим южным провинциям?
    Эти и другие банальные фразы говорил Леонсио, пытаясь оправиться от потрясения, вызванного внезапным и ненужным появлением Алваро в этот решающий момент.
    В то же самое время через внутреннюю дверь в гостиную входили Малвина, Изаура, Мигел и Белшиор. Они уже были в нарядах, соответствующих свадебной церемонии.
    - Бог мой!.. Что я вижу! - прошептала Изаура, сильно дернув за руку Мигела. - Неужели я ошибаюсь? Нет, это он.
    - Он самый... Боже! Возможно ли это?
    - Ох! - воскликнула Изаура, и этот простой возглас, вырвавшийся у нее как вздох, передал облегчение безмерной печали, лежавшей у нее на сердце. Внимательный наблюдатель, посмотрев на нее вблизи, заметил бы легкий румянец, проступивший на этом лице, болью и страданием обреченном на вечную мраморную бледность. То была заря надежды, первые и робкие лучи которой заиграли на щеках той, что в этот момент была обречена похоронить свою жизнь во мраке скорбной ночи.
    - Не думал, что буду иметь честь принимать вас сегодня в моем доме, - продолжал Леонсио, постепенно обретая свое хладнокровие и надменный вид. - Однако позвольте мне поздравить себя и вас с таким своевременным визитом. Сегодняшний ваш приезд, сеньор, в этот дом окажется весьма уместным и естественным.
    - В самом деле? Очень рад этому... Но, может, вы будете столь любезны и скажете, почему?
    - С большим удовольствием. Знайте, что ваша протеже, рабыня, из-за которой вы совершили столько безумств в Пернамбуко, сегодня же будет освобождена и выйдет замуж за хорошего человека. Вы, любезный сеньор, прибыли как раз вовремя, чтобы убедиться своими собственными глазами в осуществлении ваших филантропических желаний в отношении этой рабыни, и я, в свою очередь, буду очень рад, если вы, сеньор, согласитесь присутствовать при этой церемонии. Ваше присутствие сделает ее еще более торжественной.
    - И кто же ее освободит? - спросил Алваро, сардонически усмехнувшись.
    - Кто же, кроме меня, ее законного господина? - ответил Леонсио с высокомерным вызовом.
    - Так вот, сеньор, вы не можете этого сделать, - твердо произнес Алваро. - Эта рабыня больше не принадлежит вам.
    - Не принадлежит мне! - вскричал Леонсио, вскочив как ужаленный. - Вы бредите или издеваетесь надо мной!
    - Ни то, ни другое, - ответил Алваро совершенно спокойно, - повторяю, эта рабыня вам больше не принадлежит.
    - А кто осмелится оспорить мои права на нее?
    - Ваши кредиторы, сеньор, - ответил Алваро с той же твердостью и хладнокровием. - Это поместье со всеми рабами, этот дом с его богатой обстановкой и столовым серебром - все это больше не принадлежит вам. Посмотрите, - продолжал он, показывая пачку бумаг, - в моих руках все ваше состояние. Ваш заем намного превышает стоимость всего вашего имущества - полное разорение. И сейчас вам будет предъявлен документ о наложении ареста на все ваше имущество.
    По знаку Алваро сопровождавший его писарь показал Леонсио мандат на секвестр и продажу за долги его имущества. Вырвав бумагу дрожащей рукой, Леонсио быстро пробежал ее глазами, сверкающими от гнева.
    - Вот как! - воскликнул он. - Разве такие дела делаются так стремительно и неожиданно! Может, я смогу получить какую-нибудь отсрочку и спасти мою честь и состояние?
    - Ваши кредиторы уже исчерпали всю возможную снисходительность и терпимость. И, кроме того, знайте, что в настоящее время я ваш главный, если не единственный кредитор. Мне принадлежат и в моих руках находятся почти все ваши долговые обязательства, а я не намерен допускать никаких отсрочек. Вам надлежит передать имущество для описи, ваши всевозможные ухищрения бесполезны.
    - Проклятье! - вскричал Леонсио, топая ногами и вцепившись себе в волосы.
    - Боже мой! Боже мой! Какое несчастье! Какой стыд! - рыдая, воскликнула Малвина.

Глава 22

Алваро отправился в Рио-де-Жанейро. Он ехал наудачу, не имея определенного плана действий, не зная, что предпринять для достижения своей цели, но у него было смутное предчувствие, что небо поможет успешно довести до конца это предприятие. Прежде всего он хотел обосноваться поблизости от Леонсио, для того, чтобы собрать сведения и обдумать способы достижения своей цели - свободы для Изауры.
    Он сошел на берег в столице, намереваясь вскоре уехать в Кампус. Однако до того как отправиться туда, он навел справки о финансовых делах Леонсио у коммерсантов.
    - О! Мне хорошо известен этот сеньор, - сразу же сказал первый коммерсант, к которому обратился Алваро. - Этот кавалер банкрот, он совершенно разорен. Если вы его кредитор, держите ушки на макушке. Он завяз в долгах. Фактически у него только дом, продажа которого с трудом даст на круг погашение пятидесяти процентов каждому кредитору.
    Для Алваро это известие было словно зарница, озарившая заблудившемуся в ненастной ночи путнику близкое и гостеприимное пристанище.
    - А вы, сеньор, значит, тоже кредитор этого плантатора? - спросил Алваро.
    - К несчастью, и один из основных...
    - А как велико состояние этого Леонсио?
    - В настоящее время ничтожно, так как я вам уже говорил, что его пассив более чем вдвое превышает все его имущество.
    - А его долги оцениваются в какую сумму?
    - Приблизительно в четыреста или пятьсот тысяч, а его поместье в Кампусе, с рабами и имуществом стоит не более двухсот тысяч. Мы исчерпали всю возможную обходительность, предоставив ему опять отсрочки, уже в нарушение закона, но все бесполезно. Теперь мы собираемся прижать его, наложив арест на все его имущество.
    - А кто же его другие кредиторы? Вы, сеньор, можете назвать мне их имена?
    - Пожалуйста, - ответил торговец и начал перечислять Алваро имена и адреса остальных кредиторов.

Переговорив с кредиторами, Алваро предложил им продать все векселя за половину цены. Чтобы избежать разнотолков в результате подобного предложения, он заявил им, что не имеет ни малейшего намерения унизить или притеснить несчастного, но, наоборот, хотел бы избавить его от позора наложения судебного ареста на имущество и оставить проказника в покое под покровом нищеты. В самом же деле, несмотря на отвращение и презрение, которые Леонсио вызывал у него, Алваро не собирался доводить до крайности средства мести, попавшие ему в руки в результате счастливого стечения обстоятельств. Он в десять раз был богаче своего противника и охотно, если бы не было другого выхода, заплатил бы сумму, равную состоянию Леонсио, за свободу Изауры.
    Теперь, когда провидение вложило в его руки судьбу этого своенравного, высокомерного и жестокого соперника, оставаясь великодушным, Алваро не желал его гибели.
    Кредиторы не раздумывали ни минуты, принимая его предложение. С облегчением они предпочли закрыть счета легким и быстрым способом за наличные деньги, получив половину, нежели подвергаться расходам, издержкам и испытывать трудности при продаже за долги рабов и недвижимости, когда не было никаких гарантий, что они смогут получить больше половины долга.
    Став хозяином всех долговых обязательств Леонсио, то есть всего его состояния, Алваро отбыл в Кампус, чтобы по своему усмотрению наложить арест на имущество, и, вооружившись всеми бумагами и документами, в сопровождении писаря и двух судебных исполнителей, появился в доме Леонсио, чтобы лично объявить ему приговор.
    - О! Проклятье! - воскликнул Леонсио, в отчаянии вцепившись в волосы.
    Услышав из уст Алваро этот уничтожающий его вердикт, оглушенный и почти обезумевший от удара, он хотел выбежать из гостиной.
    - Подождите, сеньор, - сказал Алваро, удерживая его за руку. - Теперь что касается рабыни, о которой , только что шла речь. Как вы собирались поступить с ней?
    - Освободить её, я уже сказал вам, - грубо ответил Леонсио.
    - И что-то еще. Кажется, вы сказали мне, что собирались выдать ее замуж. Простите мое любопытство, было ли на то ее согласие?
    - О! Нет! Нет! Меня принудили, сеньор! - решительно воскликнула Изаура

простить их...
    - Поднимись, благородная и прекрасная женщина! - сказал Алваро, протягивая руки, чтобы поднять ее. - Встань, Изаура. Не у моих ног, а в моих объятиях, здесь, рядом с моим сердцем я хочу видеть тебя. Несмотря на все предрассудки мира, я считаю себя самым счастливым из смертных, имея возможность предложить тебе мою руку!
    - Сеньор, - вскричал Леонсио, с пеной у рта и блуждающим взором, - здесь все, что я имею, можете насытить свою месть, но, клянусь, никогда я не доставлю вам удовольствия видеть меня молящим вашего прощения!
    Сказав это, он стремительно вышел в смежную с гостиной комнату.
    - Леонсио! Леонсио!.. Куда ты?! - воскликнула Малвина, устремляясь за ним, однако, едва она приблизилась к двери, как раздался оглушительный выстрел.
    - Ай!.. - вскрикнула Малвина и без чувств упала на пол.
    Выстрелом из пистолета Леонсио, разнес себе голову.

Конец